Дмитрий Сафонов - Энские истории

Откуда-то спереди донесся нетерпеливый посвист; семафор облегченно закрыл воспаленный красный глаз и вытаращил приветливый зеленый; могучий локомотив напряг стальные мускулы и, дрожа от натуги, потащил вагоны в темноту; повинуясь его чудовищной силе, вагоны послушно покатились следом.

Проводница стояла на подножке и, щуря слезящиеся от дыма титанов глаза, крепко держала свернутый флажок, прижимая острый локоть к пологой груди. В узкую щель тамбура ворвался звон колокольчика и мгновенно затих; промелькнул шлагбаум — поджарая зебра с красным фонариком на носу.

Проводница захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.

— Пойдем, — сказала она и повторила, — пойдемте, — словно предоставляя на выбор любую форму обращения: "ты" или "вы". Я пошел.

— В третьем купе место свободно до самой Москвы, — сверившись со своими бумагами, сообщила она. — Потребуется чай, кофе, водка или коньяк — я на месте, — на этот раз ей удалось избежать неопределенности в обращении; вообще обращения удалось избежать.

Я промычал что-то неразборчивое и отправился в третье купе.

Прежде чем войти, я постучал. Купе в СВ, как известно, рассчитаны всего на двух пассажиров: что же, это хорошо — чем меньше посторонних глаз, тем лучше.

— Войдите! — послышался глубокий грудной голос: это не было вежливым приглашением, скорее — снисходительный приказ.

Я дернул хромированную ручку; дверь мягко откатилась в сторону. В купе сидела ЭТА женщина; на чемоданчике лежала шляпа.

— Добрый вечер! — сказал я.

Женщина кивнула в ответ; она внимательно осматривала меня — оценивающе, с ног до головы.

— Я… поеду с вами. Нам… по пути.

— Возможно, — ее пухлые чувственные губы скривила презрительная гримаса: едва уловимая, но все же я успел заметить.

Глупо улыбаясь, я уселся напротив. Конечно, я выглядел по меньшей мере странно: без багажа, в старой грязной одежде, которая к тому же была на два размера меньше; и даже не столько странно, сколько чужеродно, неестественно; мне самому казалось, будто я попал сюда по ошибке.

— Если вы хотите переодеться, — стараясь выглядеть галантным, сказал я, — то я могу выйти. Покурить.

— Если вы собираетесь потакать моим желаниям, — подражая моему тону, произнесла незнакомка, — то рискуете ночевать в тамбуре. Так что уж лучше оставайтесь здесь, и не обращайте на меня внимания. Со своей стороны обещаю оказать вам ту же любезность.

— А-а-а… Ну да, спасибо, — невпопад сказал я и покраснел; к счастью, при ночном освещении этого не было видно, а то бы я смутился еще больше. — Меня зовут Александр… Саша.

— Очень приятно, — отрезала незнакомка и стала глядеть в окно; что она собиралась там увидеть — непонятно: только разноцветные огоньки изредка мелькали в сплошной темноте.

Продолжать разговор было бессмысленно; я хотел забиться в угол и задремать, но никак не мог решить: снимать больничные тапки или нет. Дело в том, что обувь моя не отличалась особенной чистотой, но в то же время я не мог поручиться, что с носками дело обстоит иначе. Поэтому я просто привалился спиной к деревянной перегородке и закрыл глаза.

Внезапный шорох заставил встрепенуться: женщина встала и подняла сиденье, чтобы спрятать под него чемодан. Волна тонкого аромата дорогих духов прокатилась по купе; и еще какой-то волнующий запах: он поднимался снизу и расходился кругами. Я выразительно уставился на ее колени, точнее, на обрез ее юбки: эпицентр этого, второго, запаха был там. Я не мог усидеть на месте: чересчур бодро вскочил и бросился к ней.

— Позвольте? Я помогу!

Мы столкнулись; она меня отстранила — очень резко и нервно.

— Я вас не просила! Сидите на месте! — и она сильно меня толкнула — прямо в левую половину груди. — Я не нуждаюсь в помощниках вроде вас!

Это последнее слово, которое она произнесла… Нет, почти выкрикнула, видимо, желая тем самым придать себе еще больше смелости. Это гневное "ВАС!", оранжево-желтое и искрящееся, раздулось внутри меня до невиданных размеров и неожиданно лопнуло: оглушительно громко, разрывая тело на дрожащие студенистые куски… Но прежде чем провалиться в гулкую черноту обморока, я успел почувствовать сильную боль; жуткую боль: возможно, ее собрали по капле у всех живых существ, населяющих северное полушарие Земли, и мгновенно впрыснули мне в грудь. Я успел почувствовать эту боль и пожалеть, что обморок, с его прохладным безразличием ко всему, на сей раз немного опоздал. Я успел пожалеть об этом и даже успел понять, что, не случись такая боль, и обморока бы тоже не было; что боль — непосредственная причина обморока. Я даже успел подумать, что сам процесс мышления задерживает меня, не дает сознанию ПОТЕРЯТЬСЯ, и поэтому нужно меньше думать…