Дмитрий Сафонов - Энские истории

— Эй, командир! — запыхавшись, окликнул я его. — До Купанского не подбросишь? — Купанское было первым населенным пунктом по дороге из Энска в Москву.

— Далековато, — поморщился усатый. — Да и поздно уже… А мне — в другую сторону… — он выжидательно посмотрел на меня: больничная пижама не сулила больших барышей.

— Договоримся, — поспешил заверить я его.

Он с сомнением покачал головой и сказал:

— Двести рублей.

— Не вопрос! — я судорожно ковырялся в кармане, пытаясь достать из общей пачки одну стодолларовую купюру; если бы я достал все, "бомбилу" наверняка хватил бы удар. Впрочем, и одна купюра вызвала у него шок средней тяжести. Он судорожно сглотнул слюну и с опаской посмотрел на меня.

— Фальшивая, небось? — хрипло сказал он и распахнул дверцу. — Ну, садись, поехали.

Я запрыгнул на переднее сиденье:

— Давай, командир, только побыстрее.

— Как скажешь, — степенно ответил он и машина, отчаянно дергаясь, стала набирать скорость. Водитель он был, конечно, никудышный. В ситуации не ориентировался, дорогу толком не видел, да и машину совсем не чувствовал. Хотя, признаться честно, чувствовать ее было тяжело — пружины передней подвески давно уже просели, а амортизаторы — потекли; ощущение было такое, словно мы ехали на телеге с деревянными колесами; на каждой кочке машину "переставляло", и отчаянному драйверу приходилось с трудом ее "отлавливать". Не знаю, кто его учил в автошколе и учил ли вообще, но поворачивал он исключительно на "нейтрали" и двигателем тормозить не умел.

Я заметил, что он внимательно следит за каждым моим движением; под ногами у него, рядом с центральным тоннелем, лежала монтировка. Не желая понапрасну его пугать и отвлекать от непростого процесса управления этим рыдваном, я забился в угол и так сидел, не шелохнувшись.

Из Энска мы выехали без приключений. Прошло ровно полчаса с того момента, как я впервые увидел этого гнусного пианиста.

Отъехав от города пару километров, я попросил водителя остановиться.

— Командир! — сказал я сдавленным голосом. — Тормозни — не могу больше. Сейчас сиденье тебе испачкаю — видать, растрясло меня. Ты думаешь, просто так, что ли, люди в больнице лежат?

Эта простая человеческая просьба его окончательно успокоила. Он усмехнулся:

— До Купанского пару километров осталось. Слинять, что ли, хочешь? Деньги давай! — он остановил машину.

— Да на, возьми, конечно, — я бросил "сотку" на сиденье. — Ты только не уезжай, я один не доберусь. Больной, все-таки. Подожди меня, я быстро.

— Да ладно, подожду, — он приосанился, выпрямился в кресле, расправил впалую грудь. — Только ты это… У меня сдачи нет, ты учти! — начиналось мягкое вымогательство.

— Да Бог с ней, со сдачей, — проныл я. — Ты только не уезжай, — и большими скачками помчался в придорожные кусты.

Я узнал это место: метрах в тридцати от дороги, на небольшом возвышении, между корнями высокой сосны я закопал шуршащий целлофановый пакет. В пакете лежал пистолет, замотанный в промасленную тряпку, и запасная обойма.

Ломая ногти, я разрыл мягкую землю, присыпанную пожелтевшими хвойными иглами, и достал пакет. Сжал холодную рукоять, покрытую рубчатым пластиком, передвинул флажок предохранителя и взвел курок.

Меня разбирал смех — почему, не знаю. Наверное, потому, что все так хорошо складывалось. Теперь у меня есть оружие, деньги, драгоценный перстень и, главное — свобода! А я-то думал, что предстоит нелегкая партия, что опера Пинта будут идти за мной по пятам, а под ногами у них будут путаться агенты Пианиста, но нет! Дудки! Никто не следил за мной!

Некоторое время я внимательно наблюдал за дорогой — я бы не вернулся к машине, если бы увидел, что за нами хвост.

Но НИКОГО не было! Ровным счетом никого!

Тогда я вышел из придорожных кустов и направился к машине, держа пистолет за спиной.

Водитель, дурачок, курил и тряс в такт музыке, доносившейся из динамиков, своей глупой головой. Он нарушил первое, самое главное правило "бомбилы": двигатель ВСЕГДА должен работать, первая передача ВСЕГДА должна быть включена, левая нога — на сцеплении, а правая — на акселераторе. Но, видимо, добрая улыбка луноликого Франклина заставила Усатого забыть об осторожности: он заглушил двигатель и курил.

Я наклонился над открытым окошком и ткнул в него пистолет:

— Командир, вылезай! — сказал негромко, но очень твердо.

Водитель, как и следовало ожидать, оцепенел; пришлось пару раз сунуть ему по репе: не очень больно, но чувствительно; я слегка разбил ему нос и тыльной стороной кисти ударил по губам. Это привело Усатого в чувство, он вылез из машины и тихо заплакал.