Дмитрий Сафонов - Энские истории

Мы смотрим друг на друга… Ближе, еще ближе… Расстояние между нами постепенно сжимается: метр за метром, словно неуступчивая пружина под действием таинственной силы; как вдруг! — вырывается из неволящих ее тисков, мгновенно распрямляется, и снова лиц различить невозможно, одни только белые пятна. Но все, что мне было нужно, я уже разглядел.

Сердце бьется ровно, как швейцарские часы — откусывает от гладкой ткани времени абсолютно одинаковые кусочки, и они падают — и пропадают — с завораживающим металлическим шелестом.

— Ап! — говорю я негромко, и Женька снова начинает раскачиваться. Вот он опять переворачивается и обвивает ногами стропы. Я подпрыгиваю и мчусь вниз. Раскачиваюсь. Один тур, второй… Пора вылетать! Единственное, что я слышу — это глухие удары в своей груди. Один, два, три! Один оборот, второй, третий! Один удар — один оборот. Резко "раскрываюсь", выхожу из группировки и оказываюсь чуть выше партнера. Ура! Амплитуды хватает!

В нашем деле главное — и к ловетору, и на трапецию приходить сверху. Выражаясь научно — образовывать замок на излете встречного движения.

Женька ловит меня чисто — "руки в руки". Мы мягко гасим инерцию вращения, одновременно с коротким выдохом разгибая руки в локтях. На лицо падает несколько капель Женькиного пота. Пару секунд спустя я возвращаюсь на трапецию и мягко встаю на свою приступочку. Вот и все! Тройное сальто получилось! Номер закончен. Я дрожу как в ознобе. Майка на спине вся мокрая. Я кланяюсь и прыгаю в сетку. Вскакиваю на ноги, подбегаю к краю и берусь обеими руками за боковой трос. Переворот — и я стою на манеже. Следом летит Женька. Васильич подходит к нам, аплодирует, заставляет кланяться зрителям. Мы — триумфаторы! Особенно я, конечно же.

Марк Захарович не жалеет допотопной аппаратуры — музыкальные звуки и посторонние хрипы воюют за право первыми выскочить из дребезжащих динамиков. В кулисах мнется труппа: Сержик приветливо машет рукой, Козупей ухмыляется, выставляя вверх большой палец, "племянница", словно в экстазе, трясет головой и упругим бюстом.

Но я быстро пробегаю по ним невидящим взглядом и смотрю в четвертый ряд, справа от занавеса: там пусто. Незнакомца нет. Девушка сидит, отчаянно хлопает в ладоши и что-то кричит. Но незнакомца нет!

Я оглядываю девушку всю: с ног до головы, а потом уже — с головы до ног; пытаюсь запомнить. Делаю ей какие-то знаки, но вижу, что она не понимает их смысла. Тогда я собираюсь уйти с манежа, но Васильич, широко улыбаясь, останавливает меня. Я шепчу ему сквозь зубы: "Пять минут! Задержи публику на пять минут!" и после очередной порции аплодисментов все же убегаю за кулисы, успевая бросить на ходу Сержику: "Сержик! Выручай! Задержи публику на пять минут!". Он не спрашивает: "Зачем?" — нет времени; он хватает скрипку и бежит на арену.

Пять минут у меня есть. Если незнакомец исчез, то хотя бы девушку я упустить не должен.

Я лечу, не разбирая дороги, в свой фургончик; на ходу срываю мокрое от пота трико, обтираю майкой лицо и волосы.

Через пару минут я уже одет в старые потертые джинсы, ветхую фланелевую рубашку и стоптанные кроссовки.

Я бегу назад и на ходу слышу, как неистовствует публика: Сержику устроили овацию за его нехитрый номер со скрипкой. И это после того, как я только что сделал тройное сальто! Да нас, таких, во всем мире — меньше десятка наберется! Вот и выступай после этого в провинции — все равно, что бисер перед свиньями метать! Для них что паяц, пропиликавший слезливый мотивчик, что исполнитель рекордного трюка — все едино! Обидно, конечно. Но сейчас главное не это. Сейчас главное — не потерять девушку. От нее я узнаю, как найти незнакомца, а уж когда найду его — уеду отсюда прочь: туда, где ценят настоящее искусство и настоящих артистов.

Натыкаясь в темноте на реквизит, опоры шатра, огнетушители и двери, бегу к выходу. Я ее запомнил — и сумею отличить в толпе от прочих местных красавиц. Другого шанса у меня нет.

Чего это я так разволновался? Рассказываю, а сам будто бы заново все переживаю… Вон, во временах даже запутался. Для меня-то это дела уже прошлые — значит, и время должно быть прошедшее. Так-то оно так, да расхлебывать приходится до сих пор. Сейчас, погодите минутку — плесну себе что-нибудь, а то стакан уже пустой.

Ну вот, теперь получше. Нет, закусывать пока не буду. Чего тут закусывать? Считай, и не пил ничего.

Ну, будете слушать дальше? Тогда не перебивайте…

Встал я, значит, у выхода, и жду. Минут пять ждал — потом повалил народ. Я, чтобы лучше видеть, даже на заборчик залез — сам-то росту небольшого. Смотрел-смотрел — нет незнакомца. Выходят нормальные мужики — с женами да с детьми; обычные работяги с натруженными руками и круглыми животами. В смокинге, естественно, ни одного. Все одеты, как люди. Да кроме странного импресарио во всем Энске, наверное, только Васильич был в смокинге — и то потому, что у него это рабочий костюм. Отметился, правда, один в малиновом пиджаке — Костыль. Ну так, для него это тоже — спецодежда.