Дмитрий Сергеев - Особняк на Почтамтской

— Собралась к модистке, а вышла из дому, про все позабыла, — рассмеялась Елена Павловна, поражаясь тому, сколь естественно прозвучали ее слова, будто не было на душе у нее никакой тяжести. — На дворе прелесть — этакий чудный закат! Прошла мимо собора, мимо нашего старого дома…

Пока Глаша пособляла ей раздеться, она продолжала говорить безумолчно. А ведь скрывать ей совсем нечего. То была совсем невинная ложь, вернее, игра, оберегающая ее от возможного подозрения. Наивно требовать от людей полную правду. Искренность до конца невозможна даже между самыми близкими людьми. В жизни человек постоянно вынужден балансировать между правдой и ложью.

Ей стыдно было вспоминать утреннюю сцену. Брат, конечно, простил ее, не помнит обиды, но сама-то она долго не позабудет. Потом разговор зашел о постороннем, впрочем для нее, а не для Миши. Известие про утопленника, принесенное Глашей, оказалось правдивым во всех подробностях. Совершено злодейство. Брат видел труп и мог подтвердить. Не завидная у него служба: постоянно иметь дело с самыми мрачными и грязными сторонами жизни. В первые года она пыталась повлиять на него, отговорить от службы в полиции, придумывала ему другой род занятий, где бы он мог проявить способности, найти свое призвание. Но брат установил себе твердые правила: жизненную дорогу избрал раз и навсегда и, надо сказать, достиг уже не малого — вышел в старшие помощники пристава, а в скором времени его, возможно, назначат приставом. Самойлов, числящийся на этом посту более пятнадцати лет, ни во что уже не вникает, полностью все передоверил своему старшему помощнику: годы и здоровье принудили его отстраниться от дел. Брат на хорошем счету у начальства. Единственное, что может помешать его назначению, то, что он холост. Хотя тут она, может быть, и не права. Ей почему-то кажется, что полицейскому приставу не подобает быть холостым.

— Миша, почему ты не женишься?

Его перекривило, будто он невзначай хватанул уксусу.

— Помилуй, Лена.

Меж ними условлено не затрагивать этого предмета. Женитьба Михаила Павловича была неудачной. Хотя брак вроде бы заключался по обоюдной любви, но очень скоро выяснилось, что и он, и она ошиблись: короткое увлечение приняли за прочное чувство. Как бы сложилась их дальнейшая жизнь, неизвестно — вмешался всемогущий случай. Молодая супруга Михаила Павловича в рождественские праздники сильна простудилась. Все лекарства и усилия врачей оказались тщетными. Сколь ни огорчительно было ему открыть в себе низменное чувство, но Михаил Павлович вынужден был признаться самому себе, что он обрадовался подобному исходу. Разумеется, обрадовался втайне, даже самого себя пытаясь уверить, будто это совсем не так. Жену сгубило легкомыслие: посреди бала она, разгоряченная, невзирая на его решительные протесты, несколько раз выбегала на мороз в легком платье, увлекшись не в меру заразительным весельем на балу холостой молодежи. Он напрасно пытался удержать ее, образумить: к этому времени у нее вошло в привычку во всем поступать наперекор ему. Произошло это четыре года назад, все траурные сроки, какие приличествует выдержать, давно минули. Выбор невест был достаточный, многие родительницы, имеющие дочерей на выданье, прочили Михаила Павловича в зятья, старались заручиться поддержкой Елены Павловны: через нее передавали приглашения на семейные торжества, зазывали на приемы. Михаил Павлович чурался подобных знакомств. Его поведение отчасти даже настораживало Елену Павловну.

— Этак ты превратишься в мизантропа.

В ответ он только улыбался.

Мизантропом Миша, конечно, не сделается, не тот характер. Об истиной причине его затворничества она догадывалась: брат был влюблен. Открытие она сделала случайно. Разговора с ним на эту тему не заводила: чутье подсказывало ей, что брат не станет откровенничать даже с нею. Случай был особо деликатный: брат был влюблен, как бывают влюблены одни лишь подростки. Он не мог открыться потому, что предметом его обожания была девочка, гимназистка. Этакое воздушное существо с пышными вьющимися локонами, с кукольно миловидным личиком. Красивая. Но красивая всего лишь своей свежестью, своим подобием распустившегося цветка, которому недолго радовать глаз — увянет. Такой она представлялась Елене Павловне. Вероятно, Миша находил в ней не одну быстротечную прелесть цветка, а нечто большее, но от взгляда Елены Павловны эти ее достоинства были скрыты.

Мишиного увлечения она не одобряла: не в том он возрасте, когда мучаются платонической страстью, — пора обзавестись семьей. Если даже его чувства и будут вознаграждены: через два-три года девица станет его невестой, воспылает к нему страстью, и они обвенчаются — со стороны ее родственников Елена Павловна не видела препятствий, — так все равно их союз не будет счастливым. Стишком велика разница в летах. Девчушка может даже ненадолго увлечься, полюбить, но очень скоро ее взору откроются разрушительные беспощадные приметы возраста, которых брат даже и не пытается скрывать. А вокруг хорошенькой юной супруги начнут увиваться блистательные вертопрахи, которые, в отличие от мужа, умеют неутомимо танцевать на балу, без умолку болтать, поминутно повторять хоть и пошлые и затасканные, но столь сладостные женскому слуху комплименты. На неравные браки Елена Павловна нагляделась, знает, чем они обыкновенно кончаются. Не такой судьбы хотела она для Миши. Не в его характере примириться с ролью мужа-рогоносца, мнимого обладателя красавицы жены. Лучше уж сойтись без взаимной любви, по расчету: по крайней мере, не испытаешь разочарования.