Гарольд Роббинс - Чужак

Вскоре во второй половине дня после занятий я встретил его на школьном дворе. С ним было несколько его приятелей.

— Эй, Пит! — окликнул его я. — Как насчет моих двадцати центов?

Пит решил изобразить из себя крутого парня. Он знал, что обычно отвечают в такой ситуации. Он был немного ниже меня, но гораздо крупнее и тяжелее.

— А в чем дело? — спросил он.

— Мне они нужны, — ответил я. — Я одолжил тебе деньги. Я же не подарил их тебе.

— Колебал я тебя и твои двадцать центов! — прогундосил Пит, монотонно выговаривая слова. Затем он повернулся к своим дружкам. — Эти ублюдки из приюта не дают спокойно дышать! Мы платим за их обучение, жертвуем школе деньги, чтобы им лучше жилось, а они изображают из себя хозяев жизни! Ты получишь свои бабки, когда мои дела будут идти лучше и когда я буду готов отдать их тебе.

Как я разозлился! Мне было наплевать, что меня обозвали ублюдком. Меня достаточно часто так называли. Я был не так раним, как сопляк Маккари, который из-за этого страшно переживал и к фамилии которого брат Бернард разрешил приписать слово «младший», чтобы его называли «Маккари-младший» и чтобы все думали, будто у него есть отец. Кроме того, брат Бернард часто говорил нам: «Вы самые счастливые дети. Вы — Божьи чада. Все вы такие же, как наш Господь, Христос, потому как родитель ваш — Господь Бог». Нет, меня не трогало, когда меня обзывали ублюдком, но я никому не позволял дурачить себя.

Я бросился на Пита. Он отклонился и двинул мне в челюсть. Я рухнул.

— Ты, вшивый макаронник, — сказал я, не успев подняться. Он прыгнул на меня и стал колотить по лицу. Я почувствовал, как у меня пошла кровь из носа. Я вытянул ногу и стукнул его в пах. Он побледнел и стал сползать с меня. Свободной рукой я продолжал наносить ему удары в шею ниже подбородка. Он окончательно сполз с меня и упал лицом вниз на тротуар, согнув ноги в коленях и ухватившись одной рукой за низ живота, а другой за бок. Он пытался что-то сказать, но издавал лишь какие-то повизгивания. Я встал на колени и наклонился над ним. Кровь из моего разбитого носа капала ему на одежду. Я засунул руку в его карман и извлек горсть мелочи. Тщательно отсчитав двадцать центов, я показал их его приятелям:

— Это все, что мне нужно, мои двадцать центов, видели? И не вздумайте дергаться, а то получите!

Они молча смотрели, как я уходил, вытирая нос рукой, а затем наклонились над своим товарищем.

Я пошел к Джимми Кифу в бильярдную, где он обычно заключал пари перед скачками. Войдя в помещение, я застал его курящим сигару за небольшим столиком. Глаза его обрамляли синие круги.

— Что с тобой стряслось, малыш? — спросил он, смеясь.

— Ничего особенного, мистер Киф, — гордо ответил я. — Один парень вбил себе в голову, что может позволить не возвращать мне мои деньги. Но у него ничего не вышло.

— Ты молодец, Фрэнки, — сказал мистер Киф. — Никогда не позволяй никому это делать. Стоит позволить, как тебе тут же сядут на шею. Пойди-ка умойся, а потом подмети помещение.

Когда я выходил, то услышал, как он кому-то сказал:

— Когда-нибудь этот малыш будет что надо! Ему только тринадцать, а он соображает в выигрышах и самых сомнительных пари лучше, чем я.

В туалете стоял густой запах табачного дыма и мочи. Я встал на унитаз и открыл окно, которое находилось почти у потолка. Потом вымыл лицо и руки, вытерся краешком рубахи и отправился выполнять работу, которую я обычно делал во второй половине дня.

Послеобеденная работа у Кифа была самым главным пунктом в моем расписании. Начинал я обычно с того, что подметал комнату. В ней стояло восемь бильярдных столов, и мне нужно было подмести под каждым из них, а затем пройтись со щеткой и по всему помещению. После этого я осторожно, чтобы не попортить фетровое покрытие, вытирал столы и их деревянные части. В мои обязанности также входило охлаждать содовую и пиво. Это был период сухого закона, и пиво держали в подвале. Если кто-либо из посетителей заказывал пиво или порцию виски, он обращался к Джимми Кифу, и когда он был занят, то посылал меня в подвал за заказом. Иногда он даже держал пару бутылок спиртного под стойкой.

Начиная примерно с четырех часов, Кифу звонили и сообщали результаты забегов на скачках. Я записывал результаты на доске, которую никто не видел, так как она находилась в конце комнаты в закутке. Мне приходилось также расставлять шары на столах и бегать по мелким поручениям посетителей. Иногда я приносил им бутерброды, которые покупал в кафе напротив. При мне всегда был ящик для чистки обуви, и по желанию посетителей я чистил им ботинки.