Борис Мегрели - Затянутый узел

Лишь 6 января вечером, после того как Стокроцкий примчался к Шталю в поликлинику, а не позвонил, чтобы сообщить о смерти Игнатова, Шталь впервые заподозрил Фалина. У поликлиники их ждал Маркелов…

Они встретились в городе, сели к Фалину в «Жигули». В каком-то темном переулке четверо мужчин сидели в машине и молчали. «Как будем дальше жить?» — первым нарушил молчание Стокроцкий. Фалин включил магнитофон. Они услышали собственные голоса.

Из-за насморка я непрестанно чихал. Поэтому Самарин отправил вместо меня в засаду, когда мы неожиданно получили сведения о появлении в городе Аспирина, другого сотрудника управления. С запозданием, но все-таки Аспирин намеревался навестить Марусю.

Глотая аспирин, я думал об Аспирине. В другой ситуации я, наверное, расхохотался бы. Сейчас мне было не до каламбуров. Как пройдет операция? Не сорвется ли план захвата? Операция была продумана до мелочей. Но ведь все предусмотреть нельзя. Могла возникнуть самая невероятная ситуация. И как тогда поведет себя Хмелев? Мы с Хмелевым понимали друг друга с полуслова. Меньше всего Хмелева можно было назвать послушным, но казалось, он охотно подчинялся мне. Во всяком случае, он умерял или усмирял свою горячность, стоило только намекнуть на нее или повести глазом. Теперь он был свободен от опеки. Мы допускали, что и Фалин узнал о предстоящем визите Аспирина к Марусе…

Я пошел в кухню. На следующий день возвращалась Кира. Она выбрала для приезда не самое удачное время. Я не мог поехать в аэропорт, позвонил Юре Чарквиани и сказал, что ключ от квартиры оставлю ему. Грех было не воспользоваться возможностью, которую дал мне насморк. Я решил хотя бы приготовить к приезду Киры обед и достал из холодильника продукты.

Мысль о Хмелеве не давала мне покоя. Лишь бы не горячился… Лишь бы не торопился… И я все время поглядывал на телефон, ожидая, что вот-вот он наконец зазвонит.

Удастся ли Хмелеву с группой опередить Фалина? Фалин какой день разыскивал Аспирина и Картуза. Группа ждала Аспирина у Маруси. А Фалин мог перехватить Аспирина на полдороге. И это было предусмотрено, но группе следовало избежать ареста Фалина.

Самарин настоял, чтобы Фалина арестовали последним, после Аспирина и Картуза. Мы с Хмелевым предлагали задержать Фалина немедленно, сознавая трудность осуществления плана Самарина. Трудность заключалась в том, что мы должны были не дать возможности Фалину расправиться с Аспирином и Картузом. При том, что мы не знали, где находятся Аспирин и Картуз, трудность умножалась вдвое. Фалин имел шанс, минимальный, но все-таки шанс, опередить нас. Тогда нам с Хмелевым не сносить бы головы. Но Самарин сказал: «Это ваши трудности. За это вы зарплату получаете». Если генерал напоминал нам о зарплате, спорить было бесполезно. Хмелев все же не удержался. Он сказал, что Фалин может сбежать, скрыться. Я думал, Самарин более строго напомнит о зарплате, а он сказал: «Никуда не сбежит». Генерал был прав. Фалин уверовал в свое алиби. Не зря же он прислал нам магнитофонную кассету. Он выступал миротворцем, в час убийства находился далеко от квартиры Игнатова, о чем могли свидетельствовать по меньшей мере три человека — Стокроцкий, Маркелов и Шталь. Они и свидетельствовали, взятые по настоянию прокурора под стражу. Миронова считала достаточной мерой подписку о невыезде, но ее начальство рассудило иначе… Правда, были вещи из квартиры Игнатова, которые Фалин продал скупщику краденого. Но они лишь косвенно подтверждали вину Фалина.

Операцию следовало провести так, чтобы лишить Фалина малейшей возможности убрать Аспирина и Картуза. Мертвые не говорят. Смешно, но мы защищали бандита от бандита.

Обед был готов, а телефон все молчал. Я несколько раз поднимал трубку, проверяя гудок. Телефон работал исправно. Он зазвонил во втором часу ночи.

— Можешь спать спокойно, — сказал Хмелев. — Аспирин у нас.

В этот раз я принял аспирин с улыбкой.

Омерзение, которое испытываешь, даже находясь в одном помещении с убийцей, не покидало меня все время, пока Миронова допрашивала Аспирина. Бог ты мой, как он просто говорил о самом страшном поступке человека — убийстве себе подобного. Он знал, на что шел. Но на что он рассчитывал? На наши чересчур гуманные законы? Он их знал не хуже юристов. У него было время их изучить. Не в высшем учебном заведении. В колониях. Поэтому он давал «чистосердечные» показания. Поэтому он с готовностью завязал на веревке морские узлы, когда настало время следственного эксперимента. Он не отрицал, что узлы на веревке, на которой был повешен Игнатов, завязаны им, но оговорил, что сделал это по указанию Фалина, как оговорил, что удар бронзовым подсвечником нанес Игнатову не он, а Картуз. Он утверждал, что ни к чему в квартире Игнатова не прикасался. Возможно, так и было, мы ведь не обнаружили его следов.