Аллен Эскенс - Жизнь, которую мы потеряли

– Люди не понимают истинной любви, – произнес Локвуд с таким видом, будто он был один в комнате. – Они не понимают, что дети – это награда мужчине, посланная ему свыше. – Локвуд заглянул мне в глаза в поисках хотя бы искры сочувствия, но ничего не нашел. Тогда он еще раз глотнул из бутылки и тяжело задышал, водянистые глаза закатились под дрожащие веки. И я испугался, что он прямо сейчас отключится. Но Локвуд закрыл глаза и снова заговорил, вытягивая слова из темных глубин своего сознания. Слова эти, тягучие и вязкие, вытекали из его рта, точно застывающая магма. – Я сам не понимаю, что творю. Я не делаю того, что хочу… но делаю все, что ненавижу. – В его глазах заблестели слезы. Костяшки пальцев, сжимавших горлышко бутылки, точно спасательный круг, побелели.

Похоже, он вот-вот признается, я это чувствовал. Я осторожно покосился на карман рубашки – удостовериться, что ничто не закрывает крошечный микрофон. Мне необходимо было записать чистосердечное признание Локвуда, сделанное его собственным голосом.

Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть бутылку виски, разбившуюся о правую сторону моей головы. От удара я слетел со стула и врезался головой в стенку. Инстинкт подсказывал мне, что нужно бежать к входной двери, но пол дома Локвуда вдруг штопором завертелся перед глазами. Мое нарушенное чувство равновесия швырнуло меня влево, прямо на телевизор. Но я мог видеть входную дверь в конце длинного темного туннеля и попытался одолеть ходящую ходуном комнату, чтобы туда добраться.

Локвуд ударил меня по спине сковородкой или стулом – в общем, чем-то очень тяжелым, – повалив меня на пол практически у входной двери. Я сделал последний мучительный рывок. И, сжав пальцами дверную ручку, распахнул дверь. Но в этот самый момент меня настиг очередной удар по затылку. Я слетел с крыльца, приземлившись в траву высотой по колено. Меня поглотила тьма, будто я упал в глубокий колодец. Оставался лишь крошечный кружок света над головой. И я поплыл на свет, пытаясь выбраться из засасывающей меня бездны, пытаясь прийти в себя. Когда я выбрался на свет, холодный декабрьский воздух наполнил легкие, обледеневшая трава царапала щеку. Я дышал. Острая боль в затылке пробивала голову насквозь, до самых глазниц, по шее текла теплая струйка крови.

Куда подевался Локвуд?

Мои руки окаменели: бесполезные конечности были неестественно прижаты к бокам. Я направил остаток сил и энергии на то, чтобы пошевелить пальцами, заставляя их сгибаться и разгибаться, затем перешел к запястьям, локтям и плечам. Я подсунул руки под себя, упершись ладонями в мерзлую землю, чтобы приподнять голову и плечи над травой. Я слышал за спиной какое-то движение, шелест трущейся о джинсовую ткань травы, но не видел ничего сквозь стоявший перед глазами туман.

И тут я почувствовал удавку, вроде брезентового пояса, на горле; она затягивалась все туже, не позволяя дышать. Я попытался оттолкнуться от земли, встать на колени, но удары по голове нарушили какие-то важные соединения. Мое тело не слушалось команд. Я пошарил руками за спиной, ощущая, как напрягаются костяшки его пальцев, тянущих за концы ремня. И тот крошечный запас сил, что еще оставался в моем теле, внезапно иссяк. Я понял, что снова лечу в тот колодец, в бесконечную тьму.

И когда я совсем обмяк, на меня накатила горькая волна ненависти к себе, ненависти к своей наивности, ненависти к своей слепоте – разве можно было не заметить, как крепко Локвуд сжимал в руке горлышко бутылки?! – ненависти к тому, что я закончу свою жизнь тихо и незаметно, лежа лицом вниз на обледеневшей траве. Блин, я позволил этому старику, этому проспиртованному педофилу, победить меня!

К жизни я вернулся благодаря странному сну.

Я стоял один посреди невозделанного бобового поля, ледяной ветер стегал мое тело. Над головой неслись черные облака, клубившиеся от едва сдерживаемой ярости; они извивались, превращаясь в воронку, норовящую дотянуться до земли и унести меня прочь. И пока я стоял, готовый отразить угрозу, облака рассеялись и стали опускаться крошечными точками, которые плыли ко мне, постепенно увеличиваясь; у них появились крылья, клювы, глаза, и внезапно точки эти превратились в черных дроздов. Дрозды налетели на меня враждебной тучей и, приземлившись на мой левый бок, принялись клевать руку, бедро, ногу и левую половину лица. Отмахиваясь обеими руками, я побежал по полю, но так и не смог спрятаться от птиц, которые продолжали отрывать куски кожи с моего тела.