Вячеслав Мусиенко - Три цвета белой собаки

Так, Марк, кажется, случилось невообразимое: тебя не на шутку скосило с одной рюмки наливки! Я стал быстро крутить ручку барабана, стараясь не смотреть вниз на ползущее ко мне ведро. Вытащил, перехватывая мокрую цепь, поставил ведро на край колодца и, зажмурившись, стал жадно пить. От холодной воды (как она может сохраняться ледяной в такую жару?) заломило зубы и свело скулы. Преодолев соблазн опрокинуть ведро с водой себе на голову — не хотелось доставлять удовольствие соседям, — перелил одно ведро в другое, аккуратно закрыл крышкой темную пасть колодца. Повернулся — и увидел несколько тропинок, расходящихся, как лучи, в разные стороны.

Мне стало не по себе. Очень не по себе. Ну ладно, грушевка крепкая. Ну допустим, я выпил на голодный желудок (да не такой уж голодный, вы в Кобеляках плотно закусили — не согласился здравый смысл). Ну хорошо, сказываются эмоциональное напряжение, волнение и жара. Ну что-то в воде показалось. Ну пускай я не заметил мальвы другого цвета. Но рыжий пес?! Подпертые ветки?! И эти три тропинки?! Я же прекрасно помню, что шел сюда по одной утоптанной дорожке, поросшей по бокам подсохшим спорышем!

Наклонился, зачерпнул воды и плеснул в лицо. Тропинки никуда не делись. Мало того, они стали извиваться! Словно гигантские змеи расползались из-под моих ног. Что делать? Звонить в «Скорую»? Я запаниковал, понимая, что выгляжу по-идиотски здесь, в огородах, за десяток шагов от дедовой хаты. Потоптался на месте, нагнулся, сорвал листик полыни, затесавшейся среди спорыша. Растер в ладонях бархатную серебристую свежесть, вдохнул аромат. Пульс все учащался. Я схватился за мобилку: позвонить водителю? Но что я скажу — Саша, мне плохо? Я схожу с ума? Паника нарастала волной, грозясь обрушиться цунами. Стоять на месте было невыносимо. Я схватил ведро и, обливая ноги водой, неуклюже побежал по средней тропинке, стараясь не смотреть по сторонам.

Вбежал во двор, отвернувшись от пса. Ввалился в хату и опустил ведро на пол. Вода хлюпнула через край.

— А ты чего запыхался? Гнался за тобой кто? — Дед мыл чашки в пластмассовом корытце.

— Да мне неважно что-то. Можно я полежу немножко, а потом поеду?

— А чего ж. — Лука вытер руки, взял меня под локоть и провел меня в комнату. Я лег на диван, опустил голову на подушку.

— Все идет как надо, сынок. — Его слова мне показались странными, но я сегодня столько невероятного увидел и услышал, что сил обдумывать очередную загадку не осталось. Я с изумлением обнаружил, что коврик на стене изменился: Иван-царевич по-прежнему смотрел вдаль, а у его ног сидела никакая не жаба, а большущий серый волк. Мне показалось, что волк глянул на меня и ухмыльнулся. Я провалился в мягкую темноту.

…Сварливо чирикали воробьи. Я огляделся в поисках источника шума — и увидел киевскую улицу Щорса и кусты, в которых выясняли отношения птицы. Ощущение было ирреальным: я был бестелесным и словно плыл в воздухе. Спустя мгновение я оказался на бульваре Леси Украинки у входа в модный бутик, куда любила ходить Оксана. А вот и она! Я узнал ее «Инфинити». Оксана припарковалась, вышла и направилась к магазину. Я следовал за ней. Внезапно из ее сумочки грянул «Назарет»: она поставила рингтоном на айфон одну из моих любимых мелодий — Love Hurts. Это был рингтон только для моих звонков, для остальных у нее была своя музычка. Про мой звонок она однажды сказала: «Когда ты звонишь, я вспоминаю, что любовь ранит», и я тогда поморщился от банальности.

Оксана открыла сумочку, пошарила, достала айфон. «Назарет» надрывался на весь бульвар Леси Украинки, а Оксана смотрела на экран с моим фото — и не брала трубку! Я выплыл из-за ее плеча и заглянул в лицо. Глаза были печальными, она покусывала губы. Не сбрасывала звонок, но и не отвечала. «Что случилось?» — спросил я, едва ли не касаясь ртом ее уха, но Оксана никак не отреагировала. Она меня не слышит, решил я, перенесся через бульвар, собираясь двинуть вниз, к Днепру — раз уж я умею летать, надо полетать над Днепром! — как вдруг Оксана сердито крикнула: «Он еще спрашивает!» Я оторопело завис на углу Кутузова и Леси Украинки. Подо мной бурлила сельскохозяйственная ярмарка — покупатели выбирали арбузы, дыни, яблоки, приценивались к меду и соленьям. Оксана, задрав голову и глядя прямо на меня, воскликнула: «Думаешь, я не знаю, что ты мне изменяешь? Все никак не нагуляешься? А ведь уже не мальчик! Самоутверждаешься, да? Ну и черт с тобой! Я не могу больше это терпеть!»

Хоть я был неблизко, через перекресток, все прекрасно видел и слышал. Оксана повернулась, швырнула телефон в сумку и резко потянула на себя дверь бутика.