Напрасно пытался я ей объяснить, что именно благодаря моей обширной клиентуре мы можем жить безбедно, удовлетворять ее прихоти и оплачивать бесконечные расходы. Она только пожимала плечами.
— К чему зарабатывать много денег, если не имеешь возможности ими пользоваться? — говорила она.
По прошествии трех лет супружества я пришел к печальному выводу, что ошибся в выборе подруги жизни. Мари-Клод оказалась женщиной легкомысленной и поверхностной, у нее не было тех качеств и широты кругозора, которые я ей приписывал и в чем она меня очень ловко убеждала.
Она видела во мне возможность «солидно» устроиться, я же искал в ней счастья. Построенный на таком недоразумении, наш союз не мог оказаться прочным. Произошло то, что обычно бывает в подобных случаях: у меня появилось несколько незначащих связей, а я не имел оснований предполагать, что Мари-Клод верна мне. Меня заботила только необходимость соблюдать внешние приличия.
Через два года после свадьбы мы переехали в Нейи под Парижем, где я приобрел прекрасную практику.
Двадцать Седьмого августа мне позвонили из Брюсселя. Вызывал пациент, которого я уже дважды консультировал, но поставить диагноз не сумел из-за очень противоречивых симптомов.
Эмиль Ван Воорен испытывал сильнейшие боли и просил меня прибыть к нему, уверяя, что сам ехать, в Париж не в состоянии. Он брал на себя полное возмещение убытков за пропущенные приемные часы и умолял не мешкать.
Я прикинул, что без особого ущерба смогу это сделать двадцать девятого августа, в воскресенье, когда у меня не было большого приема.
Ван Воорен просил очень настойчиво, говорил, что его состояние резко ухудшилось и необходима срочная консультация.
Я согласился, поскольку только что вернулся из отпуска и еще не накопил много больных.
Учтя восемьсот километров, которые мне предстояло проехать, и километры, которые мы отмахали недавно, я отвел свою машину в гараж у бульвара Шампетер, где она обычно стояла; там механик Марсель всегда тщательно и даже любовно ее ремонтировал.
Моя машина марки «астон-мартин» .восхищала меня быстрым и мягким ходом. Поездки на ней доставляли истинное удовольствие.
В воскресенье в восемь утра я выехал из Парижа и вскоре достиг пограничного поста в Валансьене. Было четверть двенадцатого.
Так как таможенные формальности между Францией и Бельгией были обычно, очень простыми, я ожидал только поверхностного осмотра и поразился, когда машину окружили несколько чиновников и любезно попросили разрешения проверить багаж.
Поскольку я рассчитывал вернуться в тот же вечер, то взял с собой лишь чемоданчик с обычным набором инструментов и медикаментов. Указав на него, я ответил с улыбкой:
— Будьте добры, но .боюсь, вы будете разочарованы.
Не отвечая на шутку, таможенники принялись за работу.
Однако вместо того, чтобы заняться чемоданчиком, они подняли коврик и подушки сиденья, а потом самым безжалостным образом начали отдирать обивку салона.
Я пришел в ужас.
— Надеюсь, вы потом приведете машину в порядок? — сухо спросил я, возмущенный подобным обыском, тем более что он меня очень задерживал.
Когда обивку сняли, старший таможенник повернулся и бросил на меня очень красноречивый взгляд. Подчиняясь молчаливому приказу, я наклонился и с изумлением увидел, как из образовавшейся полости он извлек четыре полиэтиленовых мешочка.
От неожиданности я просто онемел.
Инспектор вскрыл один мешочек, высыпал на ладонь немного белого порошка, понюхал его, потом взглянул на меня, покачал головой и сурово произнес:
— Боюсь, доктор Спенсер, что разочарованы будете вы!..
На горизонте показалась белая полоска: скоро наступит рассвет. Надзиратель, тушивший свет вчера вечером, сказал, что меня разбудят в шесть часов, чтобы дать время одеться перед освобождением в половине седьмого.
Против воли я улыбнулся. Может ли человек уснуть в последнюю ночь в тюрьме, где просидел пять лет?
Вероятно, сейчас начало шестого.
Я нащупал в кармане еще несколько сигарет, закурил, и мои мысли снова вернулись к прошлому...
* * *
Меня сразу же арестовали и отправили в Париж в полицейской машине, мой автомобиль был опечатан.
Это путешествие в наручниках между двумя агентами было похоже на кошмарный сон.
Но даже после самого страшного сна человек пробуждается, а действительность оставляет в нем неизгладимый след.
Я лежал на холодном цементном полу полицейского участка и отлично понимал, что происшедшие события не были ни бредом, ни ночным кошмаром.
Читать дальше