Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

Таким образом я познакомился с той, которая в дальнейшем стала моей женой.

С тех пор прошло более десяти лет, однако ни одна деталь всего происшедшего не забылась. Возможно, те женщины, с которыми бываешь счастлив, легче забываются, чем те, из-за которых страдаешь.

Мари-Клод была двадцатитрехлетней, очень хорошенькой блондинкой с кукольным личиком.

Когда пара, пригласившая нас к своему столику, пошла танцевать, я счел себя обязанным предложить ей то же самое, но на всякий случай пробормотал:

— Предупреждаю вас, танцую я скверно.

Ее тело покорно подчинялось моим движениям, а когда оркестр умолк и мы направились к столику, она заметила:

— По-моему, вы себя недооцениваете. Вы танцуете очень прилично.

Признаюсь, я невольно покраснел от удовольствия. Они с актером долго болтали о своем ремесле, общих знакомых и планах на будущее. Таким образом, я узнал, что она приняла приглашение в Миджет, намереваясь пару недель дешево отдохнуть и заняться зимним спортом.

— Я пою здесь только вечером, а целый день хожу на лыжах. На этом контракте хорошо не заработаешь, но ведь такое в тысячу раз лучше, чем шлепать сейчас по грязи в городе.

У нее была забавная манера высказывать свои мысли, речь пестрела остроумными репликами и веселыми историями об артистах, с которыми она сталкивалась, тогда как мне их имена были знакомы лишь по афишам. С ее помощью я проникал во внешне блестящий, по-своему жестокий мир, который меня околдовывал.

Я вернулся в свою гостиницу в четыре часа утра, пообещав Мари-Клод встретиться завтра снова.

И с этого раза до самого моего отъезда мы виделись ежедневно, много гуляли, вместе ужинали. Я рассказывал ей о себе, о своей работе, о больных. Она меня слушала с улыбкой, и по глазам было видно, что все это очень ее интересует. А когда я извинился, что не могу ничего поведать о знаменитых людях, она пожала плечами.

— Среди артистов больше, чем где-либо, блестящих личностей, но только если Смотреть издали.

Она призналась, что в жизни у нее было несколько знакомств, которые принесли ей одно только разочарование.

— Но в конце концов мне повезло: теперь я встретила мужчину, с которым приятно и интересно разговаривать...

Сразу после возвращения домой я был захвачен, своими профессиональными обязанностями и буквально задохнулся среди множества больных. Ассистентка сообщила мне, что два раза звонила Мари-Клод, а я был настолько занят, что позвонить ей не сумел.

Только третий ее звонок достиг цели.

— Действительно, вы необычайно занятой врач. От пациентов у вас отбоя нет!

— Да, порой я предпочел бы поменьше.

— Скажите, несмотря на кипучую деятельность, не могли бы вы меня пригласить сегодня пообедать?

Так я и поступил.

После ресторана мы зашли в бар выпить по коктейлю и расстались потом только в два часа утра, нежно поцеловавшись,— это был наш первый поцелуй.

— Когда я вас снова увижу?

— Будьте уверены, очень скоро.

Но назавтра меня срочно вызвали к тяжелобольному, который жил в Генуе и сам приехать не мог.

После долгих уговоров его родственников я принял это сложное предложение и, подчиняясь мимолетному порыву, позвонил Мари-Клод.

— Завтра я еду в Италию. Если у вас на примете нет ничего лучшего — заберу вас с собой. Там можно найти «портофино», вы ведь говорили, что хотели его попробовать...

Мы прекрасно понимали, что означало это предложение. Я не собирался заказывать в гостинице два номерами она это знала.

— Замечательно! Соглашаюсь с радостью,— ответила Мари-Клод без колебаний.

Путешествие оказалось таким, как я и ожидал. А через три месяца я женился на Мари-Клод.

Но как только она стала моей женой, ее отношение ко мне резко переменилось. Исчезли нежность, внимательность, заботливость. Холодность, отчужденность и неприкрытое равнодушие стали постоянными. Правда, бывали иногда порывы, которые и околдовали меня теми итальянскими ночами. Постепенно они сменились тепловатыми объятиями, а под конец — унылым безразличием. Когда я жаждал интимности и уединения, она этого избегала: под малейшим предлогом удирала из дому или приглашала своих друзей в нашу квартиру, снятую в центре города. '

К любым усилиям заинтересовать ее моей работой она выказывала полнейшее равнодушие, а ко всему, что тревожило и увлекало меня как врача, просто питала отвращение.

И вскоре я перестал рассказывать ей о том, что продолжало быть основой моего существования. Ее раздражало, что я трачу много времени на приемы больных и поездки по вызовам. Она становилась все более ворчливой, нетерпимой и недовольной.