Любовь Шапиро - Я люблю дышать и только

— Конечно, лучше сидеть в машине, пережечь в моем новеньком автомобильчике все, что можно. Потерять огромное количество бензина и ждать у снежных сугробов неизвестно что.

— Я не сказал, что это лучше, но вижу только единственный вариант именно таким.

— Я пошла, я замерзла и хочу двигаться. Идти до машины столько же, сколько до барского дома. Пойдемте, — умоляюще сложив руки, посмотрела я на Филиппа Сергеевича как преданная собака.

Мы двинулись. Оказался, что наше зрение нас обмануло. Дом стоял за пригорком. Видна была только средняя возвышающаяся часть особняка. Все остальное было скрыто ни одним, а тремя пригорками, покрытые снопами снежного покрова. Утопая в них, чертыхаясь и ругаясь, друг на друга, мы все же дошли до темного обрушившегося здания. Бывший прекрасный особняк «бэль эпок». Дом перестраивался несколько раз. Это было видно сразу. Левые и правые крылья особняка были совершенно разные, но одинаково прекрасные. Жаль, только что в ту пору прекрасную жить не пришлось ни мне, ни тебе. Я перефразировала классика поэзии и поползла дальше. Слабый огонек фонаря держал мое внимание. Я боялась упасть, провалиться или, просто стукнуться обо что-нибудь. Пока я, спотыкаясь, брела, с трудом вглядываясь в попадающиеся мне куски мебели, домашней утвари, я вспоминала сестер. Только большая привязанность, граничащая с истерической влюбленностью, могла заставить меня отправиться Бог весь, куда и зачем. Или просто лучшие самые интересные годы жизни ушли в одно мгновенье, и я, пытаюсь ухватиться за подол персонажей, которые ускользают от меня с феерической быстротой, не подавая даже знака. Именно в этот момент я споткнулась обо что-то твердо-мягкое. Уже начало светать и с трудом, но я могла различать предметы. Я наклонилась и увидела старого потрепанного, сшитого, по-моему, еще для Петра Игнатьевича Фросей медвежонка. Он даже уже не был похож на медвежонка. Скомканный в тугую шарообразную тряпочку живот, потрепанные веревочные, длинные ленты — руки. Я долго смотрела на предмет, лишь издали напоминающий игрушку нашего детства и вспомнила, что единственное из-за чего ссорились девчонки Дашковы, был Медведь Медведьевич. Они таскали его по квартире, сами штопали порванные места и укладывались с ним спать. Когда Алиса подросла, она милостиво уступила младшей сестре спать с игрушкой. Но все остальное время, Мишка находился в пределах зрения старшей. Однажды, игрушка исчезла. Сестры чуть не выдрали друг другу волосы, обвиняя в краже. Скандалу и драке был положен конец. Пришла «А.В.» и дала каждой по фарфоровой кукле, которые до определенных пор сидели в горке красного дерева в комнате Александры Владиславовны. Казалось, что о любимом медвежонке было забыто. И вдруг я вспомнила выражение лица Сани. Глаза у нее смеялись. Видимо от удовольствия, что ей на равных подарили дорогую куклу, а губы скривились в недобрую гримасу. Такое выражение я часто видела на лице младшей сестры после выступления Алисы. Восторг и недовольство одновременно. Сквозь воспоминания, я услышала эхо, которое раздавалось гулко по всему обветшалому особняку. Кричал Филипп Сергеевич.

— Кира, Кира…, — услышала я. — Где вы застряли. Я замерз и хочу домой.

Он появился неожиданно передо мной с совершенно другой стороны, чем я ожидала. Я едва успела спрятать находку.

— Я пыталась провести кропотливые исследования, как вы учили, — поддела я следователя. На него было жалко смотреть. Синий нос, красные щеки и подрагивающее плотное тело. Он был похож на останки игрушки детства. — Вы правы, искать нечего. Следов присутствия человека не обнаружено. Пойдемте к домам, обратно.

Еле бредя в предрассветной тьме, мы надеялись, что в деревне встают рано. Так и оказалось. Из первого же дома на нас вывалилось существо, похожее на Плюшкина. Мы отпрянули. Даже свежий воздух не заглушал запаха застарелой грязи и перегара.

— Вы кто? — спросило существо.

— Мы издалека. Мы ищем женщину, которая когда-то написала письмо своей родственнице. Не поможете? — я заискивающе, пытаясь найти глаза на заросшем щетиной лице, посмотрела на незнакомца.

Он непонимающе, мы все же пришли к выводу, что перед нами мужчина, посмотрел на нас и неожиданно фальцетом спросил:

— Как звали женщину, которая написала записку? — не мигая, хозяин ветхого домика смотрел на нас.

— Мы не очень знаем, — неуверенно начал Филипп Сергеевич. — Видимо она родственница нашей знакомой. Фамилия ее тоже нам неизвестна. Но то, что она из деревни «Кротово» — это точно, — уверенно закончил следователь.