Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Ты только не думай, что уж все так и должны быть Че Геварами, Врубелями… кто-то вот дома должен строить.

— Да. Вон в Зыкееве, говорили, один парень дом себе построил. С солнечными батареями. Топить не надо. Электроэнергию подключать.

— Да-а! Это он молодчик.

— Да, я понимаю. Конечно. Если самому что-то свое, любимое не делать, какой интерес? Но у нас так сложно все вообще. Вы даже не представляете, как мне жалко отца.

— Юрия Васильевича? А что с ним?

— Нет. Отца. Он ту картину обязательно сожжет. Из-за нас. Из-за брата. А она у него самая лучшая.

— Ты что же? Все знала?

— Знала. А у Юрия Васильевича в прошлом году был инфаркт. Мать боится, что он узнает… не только же за себя! Она не такая.

— И давно ты все знаешь?

— Нет. Недавно догадалась. Я бы им все равно не дала его сумасшедшим объявить. Я сама рисую. Что ж мы, все тогда сумасшедшие? Вам спасибо. Все мы здоровые. Картины не будет. Зато все эмоционально здоровые?.. Ничего. Все у нас будет хорошо? Все тихо? Спокойно?

— Да! Конечно!

— А вы… приедете летом?

— Приеду, — сказал я.

Они шли по лугу к огородам, когда из-за рощи выскочил черный истребитель и, почти коснувшись верхушек берез, упал на них. Только у Петьки и еще у кого-то сработал инстинкт, и они бросились ничком, да, кажется, Вовка прыгнул в крапиву, а вот Толик так и остался стоять зажмурившись. Их обдало свистом и ревом, накрыло тенью. Петька обхватил голову и весь стянулся в комок, но рев улетел за поселок, и опять стало слышно, как над ухом трещат кузнечики…

— А в меня… не попало? — спросил Толик.

— И… в меня.

— Тикайте! Заворачивает! — заорал Вовка.

Петька кинулся куда-то, завяз, перевернулся через голову и сел. Истребитель несся над той стороной луга, кабина была открыта, и Петька на миг увидел, как смотрит на них и смеется летчик. Черная пилотка исчезла с его головы, и он, оборачиваясь, показал пальцем на свою голову и вниз. Истребитель провалился в небо над рощей.

Витька поднял голову:

— Он не стрелял.

— Он не стрелял, — повторил Толик.

— Э-э-э! — показал пальцем Толик. Юрка сам удивленно, подобрав живот, разглядывал свои трусы.

— Упи́сался! Э-э-э!

Толик наконец сел там, где стоял:

— Он смеялся!

— Фриц?!

— На нас смотрел и смеялся!

Из-за рощи долетел близкий стук пулеметов.

— Слышь? По нему, видать.

— Он уже далеко.

— Он мог нас всех прошить, а он не стрелял!

— А пилотка у него упала!

— А говорили, — все еще озирался и таращился Толик, — у них каски с глазами.

Валька, заплетая ослабевшими ногами, пошел на другую сторону луга…

— С глазами! У них каски не с глазами, у них рожи толстые! Я одному нечаянно на сапог плюнул, так он за мной по садам с автоматом… домой я потом и не пошел, а Феньку-дурочку, она на их секретный провод белье повесила, они ее саму повесили! Всех они убивают! — Серега сплюнул и забросил мяч в крапиву.

— Да не всех, — махнул на него Вовка, — кто кланяется, тех не трогают, а вон у нас дед Мерзликин свою бердану жаканами зарядил, хоть двоих, мол, да порешу, вот его тогда они точно повесят.

— Двоих? — удивился Серега. — Хренота! Одного бы успел!

— Это был, значит, добрый летчик? — опять спросил Толик.

Толстый, серьезный увалень, он всегда помогал матери по хозяйству, важно ходил с сумкой в магазин, и его прозвали Хозяин.

— Добрый?! Ты, Хозяин, совсем дурак!

Красное небо над рощей задрожало, и из-за вершин вдруг высунулась черная «пятерня», расплылась и спряталась, а гул взрыва прошел где-то справа, за лугом, отразившись от дальней опушки.

— Вот она! — крикнул Валька. Он подходил, размахивая черной пилоткой. — Видать, суконная! Как у людей!

— Сапоги возьми чистить, Хозяин! — усмехнулся Вовка.

— А найдут они ее у тебя — висеть, — опять сплюнул Серега.

— Дай мне ее, — попросил Хозяин.

— Добрый летчик, — Вовка глядел на бубнящий, дрожащий закат, — а мотаем, ребя, отсюда, пока он опять…

Они пошли к домам, перешли по отмели речку и с бугра увидели, как в рощу на руках заталкивают зенитку.

— Как раз поспели, — сказал Вовка, — когда фрица след простыл.

— Еще прилетит — врежут!