– Скоро они появятся? – спросил Смирнов.
– Вот-вот, – пообещала она. – А мне собираться пора, через двадцать минут Люба придет на смену.
Пусто было в зале. Совсем никого. Кроме Матильды и Смирнова. Он встал из-за стола, подошел к ней, через стойку поцеловал ее в щеку.
– Колючий какой! – со смехом удивилась она.
– Моя утренняя щетина – это мягкая травка на лужайке. Вот у Ромки Казаряна щетина, так щетина, ржавчину с железа счищать можно, – он взял ее руки в свои и тоже поцеловал. По очереди. – Спасибо тебе за все, Тилли.
– Прощаетесь навсегда? – тихо спросила она.
Он не ответил, потому что в зал шумно вошли двое, типичная шоферня. А они и шума моторов не слышали.
– Смирнов тут есть? – спросил один из них грубым голосом.
Хоть и сердчишко подпрыгнуло от наслаждения удачей, Смирнов не торопился отвечать: он рассматривал материал, с которым работать. Амбал в расцвете мужских сил, упрям, вздорен, высокого о себе мнения, неглуп. Как это там Ромка так быстро его укротил?
– Смирнов – это я, – назвался Смирнов, но речь не продолжил, все пареньком любовался.
– Прибыл я, а вы ничего не спрашиваете, – обиделся амбал.
– Как тебя звать?
– Михаил. Что это вы меня все рассматриваете?
– Хочу понять, как тебя Роман уговорил.
– Уговорил, – Михаил вдруг помрачнел: – Матильда, гладкий стакан. Полный.
– Не слишком, Миша? – спросила Матильда.
– В самый раз. С похмелья и не за рулем. Меня Жека привез.
Удовлетворившись ответом, Матильда щедрой рукой налила стакан с выпуклым мениском. На проверку:
– Получай полный.
Михаил испуганно осмотрел наполненный сосуд и признался:
– Руки после вчерашнего ходят. Боюсь разолью.
– Заказывал – пей, – потребовала Матильда.
Михаил посмотрел на нее, посмотрел на Смирнова, посмотрел на уже жевавшего котлеты Жеку, присел на корточки и схлебнул со стакана, стоявшего на прилавке, проклятый этот выпуклый мениск. Выпрямился, подождал секунд двадцать, затем уверенной недрожащей рукой поднял стакан и выпил до дна. Закусил мануфактурой: понюхал собственный рукав. Смирнов положил на стойку пятерку и объяснил Матильде:
– За мой счет, Тилли. В порядке поощрения законопослушного гражданина.
Законопослушный Михаил, приходя после опохмелки в обычное свое хамское состояние, потребовал:
– Казарян вручил мне двести. И обещал, что столько же я получу с вас. Деньги на бочку, Лимонадный Джо.
– После того, как ты все расскажешь и покажешь, – Смирнов извлек из кармана пачечку двадцатипятирублевок и с шулерским шиком сделал из не цветик-восьмицветик. Дал полюбоваться и вернул на место.
– Чего же тогда время терять? – заспешил Михаил. – Пошли.
На улице был рассвет. Почти полный, с явно обещанным дивным солнцем. Михаил вдохнул глубоко, широко зевнул, передернулся и сообщил Смирнову:
– Хорошо!
Ему после двухсот пятидесяти, действительно, было совсем неплохо.
– Но все-таки как тебя Казарян уговорил? – мучил Смирнова этот вопрос.
– Как, как! – сначала даже рассерженно начал Михаил, но разливающаяся по жилочкам радость бытия привела его в благодушное настроение, и он с удовольствием стал рассказывать: – Ну, у меня вчера после шестнадцати часов ездки туда-сюда впереди два свободных дня было. С утра то да се, суета, а к вечеру, часа так в четыре, решили с двумя приятелями немного отдохнуть. Благоверная моя, слава Богу, в деревне у родителей. Так что устроились у меня основательно, без опаски. Ну, только-только как начали отдыхать, является этот ваш армян. Вызывает меня из-за стола во двор и картинки какие-то смотреть приказывает. Ну, я ему сказал, чтобы он шел. А он тихо так говорит: «Если ты, пьяная морда, не сделаешь того, что я прошу, разделаю, как Бог черепаху». Обидно мне за черепаху стало, мочи нет. Ну, я ему и врезал…
– Попал? – удивляясь, спросил Смирнов.
– Вроде нет. Потом уж я ничего не понял. Оказывается вдруг, что я у крыльца лежу, а армян дождевой водичкой из бочки мне на лицо брызжет. Печень болит страшно, челюсти вроде как нет. А армян опять мне картинки показывает. Так и разговорились.
Смирнов победительно ржал. Отсмеявшись, сообщил Михаилу:
– Ты на бывшего чемпиона Москвы по боксу в полутяжелом весе нарвался, Миша.
– А он мне ничего не сказал потом, подлюга! – страшно обиделся Михаил. Одно дело быть битым обыкновенным толстым армянином, а другое – чемпионом Москвы. Но самолюбие было удовлетворено, и он сам задал вопрос, мучивший его:
Читать дальше