Ефим Друц - Волки

— И как ты, Митя, не боишься в этом районе ходить? Ведь тебя ищут…

— Устал я жить, Седой, — ответил Митя, — чувствую, что ожесточаюсь. Душа моя кричит: «Остановись, Митя», а я не могу. Один раз в жизни я полюбил, и все поломалось.

— Добрый ты всегда был, еще с детства, людям очень верил, а они тебя наказали.

— Как же не верить-то? Иначе и жить невозможно.

— Не всем можно верить, Митя. Ты в своей любви одиноким был…

— Это правда, — согласился Митя. — Ладно, хватит базарить, пошли.

Арнольдыч жил неподалеку, в старом, чудом сохранившемся деревянном доме в глубине якиманских дворов. Седой и Митя прошли мимо чахлых, уныло доживающих свой век деревьев, мимо разрушенного сарая с полусгнившими досками. Скрипящая дверь с многочисленными надписями, намалеванными чей-то озорной рукой, проскрипев, пропустила их внутрь. Поднявшись на второй этаж, они на мгновение остановились перед новой дверью, которую украшало множество табличек. Она была не заперта.

— По старинке живут, — усмехнулся Седой.

— Другие люди, — в тон ему сказал Митя.

Постучав, но так и не услышав ответа, они вошли в просторную комнату. За столом сидел человек неопределенного возраста, в майке и в полотняных, смахивающих на пижамные, штанах. Он пил чай, и, судя по всему, это было для него самым интересным занятием на свете. Человек никак не среагировал на вошедших, а они, словно нарочно, громко топали, с шумом вытирали ноги, радостно хмыкали.

— Никак несет кого? — наконец заговорил хозяин.

— Ладно тебе, Арнольдыч, это я, Седой…

— Какого ты цвета, мы знаем, — вяло отреагировал Арнольдыч, — а вот кто с тобой, что-то понять не могу. Не вижу я, зрение плоховатое стало.

— Не видишь? — рассмеялся Седой. — Да это же Митя, Митя!

— Митя?! — Арнольдыч привстал и, отодвинув от себя чашку, стал пристально вглядываться.

— Батюшки, никак и вправду Митя? Откуда взялся?

— С неба упал. Хороший подарок я тебе приготовил? — причмокнул Седой и языком, и губами одновременно.

Было видно, что он доволен произведенным эффектом. Еще бы! Арнольдыч, которого, кажется, ничто в жизни не могло удивить, был просто поражен. И даже засуетился, доставая чашки и приглашая гостей к столу.

— Давайте, присаживайтесь, чайку попьем, поговорим…

— Ладно тебе, Арнольдыч, не суетись, время терпит. Все успеем — и поговорить, и чайком побаловаться.

— Время, оно, конечно, стерпит все, а вот мы, грешники, можем не успеть святыми заделаться.

— Хватит, Арнольдыч, балагурить, зачем тебе, грешному, святость?

— Ты, Седой, этого не понимаешь, а Митя меня поймет. Хочется к концу от прежней тяжести освободиться, так сказать, нагишом в рай войти.

— Сейфы, что ли, на плечи давят, — засмеялся Седой.

— Оставь, Седой, — сказал Митя, — не тревожь ты его.

— Вот-вот, Митя, заступник ты мой, один ты меня понимаешь. А сейфы что, чепуха все это, работа, такая же обычная, как и все остальные.

Они с наслаждением пили чай, и со стороны можно было подумать, что собрались люди, у которых нет никаких проблем, и им очень хорошо друг с другом. А что еще надо в этом сложном, неустроенном мире, где все так издерганы, где любое неосторожное слово грозит обернуться взрывом и бедой.

— Спасибо, что пришли, навестили. Небось, дело какое, без нужды сейчас друг к дружке не ходят.

— Угадал, Арнольдыч, — усмехнулся Седой. — Кое-что решить надо, а без тебя не получается никак, не складывается. Митя в беду попал, да и я подставился.

— Про Митины дела я слыхал, вся округа говорит. — Арнольдыч сделал паузу, а потом добавил: — Я Митю не осуждаю. Прибил он шалаву эту за дело, я бы и сам так поступил. Жизнь она ему поломала. И корешка своего гнилого, того, что с ней был. Вишь, не изловили тебя, Митя, везучий ты…

— Ненадолго это, Арнольдыч! Куда ему деваться? — сказал Седой, — мир маленький, для человека в нем места немного.

— Да ты никак философом стал, Седой? — усмехнулся Арнольдыч.

— А что, вам одним, что ли?

— Тяжело мне, Арнольдыч, не знаю, что дальше будет? — скривился Митя.

— Погоди, парень, что-нибудь да придумаем. Пей чай пока что.

И то, что Арнольдыч перестал развивать тему, немного успокоило душу. Митя пил ароматный чай и вполслуха слушал рассказы Седого о нынешних порядках, но мысли его снова были не здесь, а в далеком прошлом, когда не было никаких забот и не надо было ни от кого спасаться, и жизнь шла по накатанной колее.

— Ты где сейчас отлеживаешься? — неожиданно спросил Арнольдыч.