Ефим Друц - Волки

Человек наступал с ехидной усмешкой.

— Арнольдыч пришел, — прошелестело по гостям.

— Что-то будет?

— А это уж как примут его!

— На свадьбе всех хорошо принимают.

Никитин шел навстречу Арнольдычу с распростертыми объятиями.

— Арнольдычу — уважение!

— Папаша, — прокричала Катя.

«Черт возьми, — подумал Митя, — неужели все-таки скандал назревает?»

Митя подошел к Арнольдычу и тронул его за рукав.

— Газетки свежей не найдется?

Арнольдыч рассмеялся и протянул Мите руку.

— А, это ты, сосед?! Молодец. Они меня все время черт знает за кого принимают, за колдуна, что ли? Кстати, меня Иннокентием зовут. Почему Арнольдычем кличут — непонятно, вроде никакого повода не давал.

Арнольдыч двинулся к столу, где многочисленная компания вместе с успокоившимся уже Витькой поглощала различные яства.

— За единение душ! — провозгласил тост Никитин.

Все стали чокаться. Витька отверг предложенный ему фужер с водкой и, растягивая слова, громко произнес:

— А кто его видел — единение?

— Опять этот малый выступает? — мрачно изрек жених.

— Слушай, старик, — раздалось где-то на другом конце стола, — кончай настроение ломать.

— Пусть говорит что хочет, — вставила невеста.

— Он устал немного, — сказал Митя.

— Ничего я не устал, — неожиданно закричал Витька, — я должен был на ней жениться, а испугался. Уж больно она прыткая!

— А, так это я твои письма читал, подонок! — вскричал жених и кинулся к тому месту, где сидел Витька.

— Граждане, — проверещал Арнольдыч, — ну бросьте вы, в самом-то деле. Надо водку пить, а не свалки устраивать.

Жениха остановили. Кто-то взял в руки гитару и запел:

Гитара смолкла. Некоторое время стояла тишина, потом Арнольдыч сказал, ни к кому не обращаясь:

— Душевная песня.

— Все блатные песни — душевные, — прокричал Эрик.

— Хватит вам грустить, — поднялся Никитин. — Выпьем за радость.

И все с ним согласились…

Арнольдыч тронул Митю за плечо.

— Иди отдохни, довольно воспоминаний. Знаю я, о свадьбе той припомнилось. Не вышло у Катьки счастья с тем женихом, да и с другими тоже. К Седому бегает. Да ты, Митя, ее, наверное, увидишь. Придет сегодня.

— Правда? — обрадовался Митя. — Вот здорово! Интересно будет на нее взглянуть. Знать, изменилась?

— Есть немного, время-то прошло. Только другая она теперь, и злость в ней появилась.

— Арнольдыч! — всплеснул руками Митя. — Это ты говоришь? Все шутил да шутил, вокруг себя ничего не замечал, а теперь…

— Другие времена, Митя, другие слова. Да и люди здорово изменились.

Они еще немного поговорили, и Арнольдыч ушел в маленькую комнату, оставив Митю одного. Тот сидел задумавшись, пытаясь отогнать от себя назойливые воспоминания, которые мешали ему сосредоточиться. В самом деле, мог ли он подумать, что за один лишь год станет совершенно другим человеком. «Судьба кинула меня к цыганам, они спасли меня. А может, прав Седой и надо было пойти с повинной? Нет, я не выдержу, я задохнусь в тюрьме, это — не мое. Пусть все остается как есть. Только что подумают цыгане, что скажет Тари, когда узнает, что я исчез?»

Усталость брала свое, и глаза у Мити стали слипаться. Он попытался бороться с этим, но веки сомкнулись. К Мите пришел сон…

Идет он по большому длинному коридору и хочется Мите поскорее выйти отсюда, но конца все нет и нет, и кажется Мите, что так и будет он идти всю свою жизнь. Наконец он замечает какую-то фигуру, которая движется перед ним на расстоянии пяти-шести метров. Митя начинает вглядываться и узнает ту, которую он так любил…