Ирина Зарубина - Частный сыск

Эти аплодисменты будут принадлежать только ему, а не седоку, хоть он и хороший мужик, добрый, справедливый. И все же не его это заслуга, что мы опять займем первое место. Нет, не его…

Майор милиции в отставке Григорий Михайлович Чернов поправлял галстук перед большим квадратным зеркалом в служебном туалете. Но в зеркале он видел не свою седоватую голову, не свое обветренное лицо с густыми кавалерийскими усами. Он видел Додона, белого мерина орловских кровей. Нет, никак он не мог отойти от той, прежней жизни.

— Эх, Додоша, Додоша… — тихо сказал майор вслух, увидев наконец непривычное отражение своей новой формы, простенькой до примитива, да еще и отвратительно синюшного цвета.

А ведь он чуть не запил. И если бы не моральная поддержка близких и друзей, кто знает, быть может, через какое-то время сидел бы Гриша в тесной компании дворовых алкашей и, потягивая из трехлитровой банки прокисшее пивко, забивал бы «козла». Но к счастью, этого не случилось. Теперь Чернов опять всем нужен, его все уважают, он вновь при работе. Пусть не любимой, но все-таки… И должность его звучит приятно, ласкает слух — «заместитель начальника службы безопасности международного аэропорта Шереметьево-2».

Он только осваивался на новом месте, вторую неделю разменял.

Вообще-то у Чернова был свой кабинет с большим столом и цветочным горшком на подоконнике, но Григорий не мог заставить себя целый день сидеть на одном месте. Закалка не та. Поэтому он несколько раз за дежурство обходил свои владения (хоть в этом и не было никакой необходимости), деловито интересовался у подчиненных, хорошо ли проходит служба, и, получая неизменно положительный ответ, самодовольно ухмылялся в пышные усы. Вот и весь фронт работ…

Чернов так до сих пор и не понимал, какова функция вверенной ему организации. Многие не понимали, но виду (в том числе и сам майор) не показывали.

Полномочий — ноль. Например, произвести задержание подозрительной личности нельзя — это прерогатива местного отделения милиции. Даже разбушевавшемуся пьяному молодцу, который колошматит какую-нибудь старушку (что, увы, не редкость), можно только пальчиком погрозить и опять же терпеливо дожидаться милиционеров. А поступишь иначе, стукнешь молодца дубинкой по хребту — себе дороже, доказывай потом, что не превысил полномочий. Глупость? Глупость. К контрабанде и контрабандистам Чернов тоже никакого отношения не имел — это проблемы таможни. Но зато если в аэропорту вдруг случается какое-нибудь ЧП — все гневные взоры незамедлительно устремляются на службу безопасности, а «сверху» раздаются возмущенные возгласы:

— Как же так!.. По вашей вине!.. По вашему недосмотру!.. Мы зачем вас на работу брали? Зачем мы вообще эту службу организовывали?…

И за этим следуют выговоры и нагоняи.

«Бред сивой кобылы», — равнодушно пожимая плечами, думал про себя Чернов. И тут же ему становилось неловко от этого сравнения. Ведь кобыла — это лошадь. А лошадь для Григория — понятие святое.

А еще Чернов любил неспешно прогуливаться по «нейтральной зоне», заходить в магазинчики беспошлинной торговли и присматривать какую-нибудь полезную вещицу, которую он обязательно купит в день получки. В принципе это запрещено — появляться в нейтральной зоне.

Но для того, чтобы пересечь границу родины, нужно было всего-то толкнуть никогда не запираемую дверцу; поэтому все плевали на запрет, даже уборщицы с носильщиками.

Этот день был в каком-то смысле знаменательным. Непосредственный (и единственный) начальник Чернова забюллетенил, так что теперь вся ответственность легла на плечи Григория Михайловича. Совершив очередной обход, он взглянул на часы и, обнаружив, что вот-вот начнется обеденный перерыв, поспешил в служебный буфет, чтобы оказаться первым на раздаче.

В дверях Чернов столкнулся нос к носу с майором Ярошенко, начальником отделения милиции. Тот, видно, уже перекусил.

— Как делишечки?

— Нормально, а у вас?

— Тоже ничего. Служим вот потихонечку.

Душевный разговор.

Григорий с первого дня предпочел этот буфет всем остальным, потому что его окна выходили на летное поле. Вид взлетающих и приземляющихся самолетов действовал на Чернова успокаивающе, что-то вроде валерианы. Сидишь себе, лопаешь суп и созерцаешь.

— Прывет, товарыш начальнык! — окликнул Григория черный как смоль негритос, смахивавший с соседнего стола хлебные крошки. Белый халат, накинутый на его голый торс, смотрелся как-то вызывающе.