Ирина Зарубина - Частный сыск

Лидия положила тело на самый край утеса и несколько мгновений медлила, стараясь продлить сладостный миг расплаты.

Скорчившийся, холодный труп лежал у ее, Лидии, ног — у ног женщины, ответившей смертью на смерть своего возлюбленного.

Насладившись зрелищем, Лидия осторожно, брезгливо толкнула тело, и этого толчка было достаточно, чтобы оно сорвалось со скалы и камнем полетело вниз.

Глухой плеск известил, что пучина приняла жертву.

Тщетно всматривалась молодая женщина в волны, стараясь различить хоть какое-то движение. На поверхности воды ничего не было, кроме грязно-белой пены.

Все было кончено.

Лидия сжала в ладони асс, выпавший из руки трупа, и лицо ее озарила мрачная улыбка.

Уже светало, и на горизонте появилась тонкая алая полоска, когда насытившаяся победой мстительница неслышно вошла в узкую улочку города…

До отделения легче было бы проехать две остановки на троллейбусе, но Наташа решила: береженого Бог бережет. Натянула на себя спортивный костюм (к городской одежде еще привыкнуть надо будет) и пошла пешком. Вернее, побежала легкой трусцой, стараясь правильно дышать носом. Как говорится, совмещала приятное с полезным.

«Хорошо, что братец живет неподалеку, — думала она, — и все свои черные делишки совершает рядом с домом. Ленивый. Вот если б в Бутове…»

А еще Наташа вдруг обнаружила цепочку странных совпадений. Раньше она как-то не обращала на это внимания, даже подшучивала над собой, но сейчас… сколько же можно?

Все дело в том, что, стоило ей отлучиться из Москвы (пусть на денек), в столице обязательно случалось что-то нехорошее. И не по мелочи, а глобально. В августе девяносто первого она полетела на раскопки, и следующим утром объявился ГКЧП. В начале октября девяносто третьего Наталью пригласили на ежегодный конгресс юристов в Страсбуре. О том, что происходило в это время у «Белого дома» и в Останкине, она узнала из сообщений французских газет. В промежутке между путчами взорвался бензовоз на Ленинском, мост обвалился на Сухаревке. И опять же в то время Клюевой в Москве не было, будто какая-то неведомая сила уводила ее подальше от возможной опасности… Два месяца назад (Наталья как раз поехала на дачу) рвануло в метро. Теперь вот троллейбусы…

«В этом что-то есть, — передернула плечами Наташа. — Хоть из Москвы ни ногой».

Сколько раз ей приходилось выручать Леньку? Наташа давно уже сбилась со счета. Но парень не понимал (не хотел понимать или в самом деле был таким дураком?), что когда-нибудь и старшая сестра не в силах будет ему помочь, что терпение людей небезгранично. Пользуясь своей безнаказанностью, Ленька продолжал безобразничать. Что на этот раз учудил этот сорванец?

Это поначалу «корочка» с государственным гербом производила должный эффект на начальника отделения милиции Василия Федоровича Глыбова, коренастого краснолицего мужичка, и его подчиненных. Глыбову даже было приятно делать одолжение такой необычной (в смысле — молодой и красивой) «прокурорше», а однажды он пригласил ее на загородный пикничок.

Наташа вежливо отказалась. Наверное, это была ее ошибка.

Со временем к Наташе привыкли и уже почти не воспринимали всерьез. Кроме всего прочего, между прокуратурой и управлением внутренних дел с давних времен существовал негласный антагонизм…

Словом, после каждого нового правонарушения Леонида и каждой новой встречи с его сестрой лицо Глыбова выражало все большую индифферентность.

— Здравствуй, Клюева, здравствуй!.. — властным взмахом руки Глыбов не дал Наталье произнести ни слова. — Молчи, все знаю, на этот раз ты меня не прошибешь, не разжалобишь. Нет-нет-нет!.. За братца твоего мы серьезно возьмемся. Если родители не воспитывают, так мы будем.

— Но Василь Федорыч!.. — Наташа попыталась было вставить реплику, но начальник отделения лишил ее такой возможности:

— Что «Василь Федорыч», что? — довольно грубо рявкнул Глыбов. — Что ты хочешь мне сказать, в чем ты хочешь меня обвинить? Опять мальчонку за решетку бросили? Опять над крохой издеваемся? А крохе, на минуточку, двадцать восемь лет!

— Двадцать семь, — автоматически поправила его Наташа.

— В сентябре будет двадцать восемь! Твой братец до такой степени въелся в мою жизнь, что мне даже приходится помнить его день рождения! Рад бы забыть, но в мозгу засело! Семнадцатое сентября, ведь так?

— Так…

— Мне ваша семейка уже вот где! — Глыбов краем ладони выбил быструю дробь на своем затылке. И, выпустив пар, смягчился: — Ты садись, садись, я не лично тебя имею в виду. Кстати, хорошо выглядишь, загорела. На югах была?