— А как вы относились к нему? — спросил Гоффман.
— Я с большим уважением относился к его уму, — старательно подбирая слова, произнес Гриффин. — Ценил некоторые черты его характера. Он жил очень изолированно, потому что был чрезвычайно чуток ко всяким обманам и лицемерию.
— Почему это обрекало его на жизнь в уединении? — спросил Гоффман.
Гриффин неопределенно пожал плечами.
— Ну, если бы вы были таким, вы вряд ли задали бы этот вопрос. Этот человек обладал великолепным умом. Он старался каждого увидеть насквозь, разгадать любую фальшь и обман. Он принадлежал к людям, которые не нуждаются в любви. Он был до такой степени независимым, что ни в ком не нуждался, приятели ему были не нужны. Его единственная страсть — борьба. Он боролся со всеми, со всем миром.
— Но только не с вами? — вставил Гоффман.
— Нет, — признал Гриффин, — со мной не боролся, потому что знал, что мне плевать и на него, и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Говорил ему, что о нем думаю. Я был с ним честным.
Сержант Гоффман прищурился.
— А кто его обманывал?
— Что вы имеете в виду?
— Вы сказали, что в ы его не обманывали и поэтому он вас
любил.
— Да, так было.
— Вы подчеркнули, что именно вы этого не делали.
— Это произошло просто случайно.
— А что с его женой? Он не любил ее?
— Ке знаю. Он не разговаривал со мной о жене.
— Она его случайно не обманывала? — не переставал допытываться сержант Гоффман.
— Откуда я могу это знать?
Гоффман не спускал глаз с молодого человека.
3 Э. — С. Гарднер, вып. 3
65
— Да, вы не слишком разговорчивы. Ну что ж, раз вы не хотите говорить, ничего не поделаешь.
— Но я хочу говорить, сержант, — запротестовал Гриффин. — Я скажу все, что вы хотите узнать.
Гоффман вздохнул.
— Вы можете мне точно сказать, где вы были во время совершения преступления?
Гриффин покраснел.
— Мне очень стыдно, сержант, но не могу.
— Почему?
— Потому что, во–первых, не знаю, когда оно было совершено, а во–вторых, не могу ответить, где я был. Я боюсь, что сегодня я немного перепил. Сначала я был в обществе одной молодой особы, а расставшись с ней, закатился еще в пару кабаков. Когда собрался вернуться домой, проколол это проклятое колесо, я знал, что слишком пьян, чтобы самому его сменить. Я попробовал найти какой–нибудь открытый гараж, но дождь лил как из ведра. В результате я ехал и ехал на этом колесе, это долго длилось, довольно долго.
— Действительно, покрышка изорвана в клочья, — признал Гоффман. — Кстати, кто еще знал о завещании вашего дяди? Видел его кто- нибудь, кроме вас?
— Конечно, мой адвокат.
— У вас есть адвокат?
— Конечно. Что в этом странного?
— А кто ваш адвокат?
— Артур Этвуд.
Сержант Гоффман повернулся к Мейсону.
— Не знаю его. А вы, Мейсон?
— Конечно, знаю, я имел с ним дело несколько раз. Такой лысый тип. Он специализировался когда–то на делах о возмещении ущерба за нанесение телесных повреждений.
— Как получилось, что вы видели завещание в присутствии своего адвоката? — повернулся Гоффман к Гриффину. — Это довольно необычно, чтобы приглашали наследника вместе с его адвокатом и показывали им завещание.
Гриффин стиснул губы.
— Об этом вы должны будете поговорить с моим адвокатом. Я не хочу в это вникать. Это запутанное дело, и мне не хотелось бы его обсуждать.
— Хватит отговорок! — возмутился сержант Гоффман. — Говорите все как было! Быстро!
— Что это значит? — спросил Гриффин.
Гоффман повернулся к молодому человеку и посмотрел на него сверху вниз. Подбородок у него слегка выдвинулся вперед, в глазах внезапно появилась твердость.
66
— Это значит, Гриффин, — сказал он медленно и четко, — что этот номер у вас не пройдет. Вы пытаетесь кого–то укрыть или играете в джентльмена, одно или другое. Это вам не удастся. Или вы мне сейчас расскажете все, что знаете, или поедете с нами в полицию.
Гриффин сильно покраснел.
— Не слишком ли много вы на себя берете?
— Меня не интересует ваше мнение на этот счет. Речь идет об убийстве, а вы уселись в кресле и играете со мной в кошки–мышки. Итак, говорите быстро! О чем был тогда разговор и как случилось, что дядя показал завещание вам и вашему адвокату?
— Вы, надеюсь, понимаете, что вынуждаете меня давать эти показания?
— Понимаю, понимаю. Говорите.
— Я уже говорил вам, — начал Гриффин с видимой неохотой, — что дядя Джордж с женой жил не очень хорошо. Он считал, что она может потребовать развод, если ей удастся найти необходимый повод. У нас с дядей были кое–какие общие дела, и однажды, когда мы обсуждали их втроем с Этвудом, дядя неожиданно завел речь о завещании. Мне этот разговор был не очень приятен, но Этвуд подошел к этому как адвокат.
Читать дальше