Мэри Кларк - Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

Мин лежала в постели. Вид у нее был действительно неважный. Понуро и вяло, не подняв головы, она проговорила:

— Ну что, Элизабет?

Она меня боится, подумала Элизабет. Но все-таки невольно, вероятно, из-за старой привязанности присела у кровати.

— Мин, почему ты вызвала меня в «Кипарисы»?

Минна пожала плечами:

— Потому что, хочешь верь, хочешь нет, я о тебе тревожилась, я ведь люблю тебя.

— Верю. А еще почему?

— А еще меня ужасает мысль, что Тед может теперь весь остаток жизни провести в тюрьме. Люди иногда, в ярости, теряют над собою контроль и совершают ужасные поступки, которых никогда бы не сделали, если бы не были доведены до такого состояния, когда они уже не в силах сдержаться. Я думаю, я даже знаю, что так случилось и с Тедом.

— То есть как это — знаешь?

— Никак — ничего. — Мин закрыла глаза. — Элизабет, ты поступай, как считаешь нужным. Но я тебя предупреждаю. Ты погубишь Теда и с этой виной на душе будешь жить всю жизнь. Когда-нибудь ты еще встретишься с Лейлой. Она, я думаю, не поблагодарит тебя за это. Ты ведь знаешь, как с ней бывало после скандалов. Она раскаивалась. Была доброй и щедрой. И все такое.

— Мин, а нет ли другой причины, почему ты хочешь, чтобы Тед был оправдан? Связанной с этим санаторием?

— О чем ты?

— О том, что перед смертью Лейлы Тед собирался каждый свой новый отель снабжать вашим оздоровительным комплексом. Что стало с этим его намерением?

— Тед перестал строить новые отели с тех пор, как был вынесен вердикт о привлечении его к уголовному суду.

— Вот именно. Так что у тебя есть разные причины желать оправдания Теда. Мин, кто такой Клинтон Андерсон?

— Не имею понятия. Элизабет, я плохо себя чувствую. Давай поговорим немного позже.

— Перестань, Мин. Не так уж ты плохо себя чувствуешь. — Тон, которым это было сказано, заставил Минну открыть глаза и приподняться на подушках. Я была права, подумала Элизабет, дело не в плохом самочувствии, она просто боится. — Мин, я сейчас внимательно прочитала эту пьесу, в которой играла Лейла. Я вместе со всеми видела последний прогон, но тогда особенно не прислушивалась к тексту — слишком волновалась за Лейлу. Мин, эта пьеса написана кем-то, кто близко и с подробностями знал характер и жизнь Лейлы. Потому-то она ей так и подошла, будто по мерке шита. Там даже встречается любимое выражение Хельмута: «Как бабочка на облачке». Лейла это тоже заметила. И написала на полях: «Сказать барону, что кто-то ворует его находки». Мин…

Они посмотрели друг на дружку, широко раскрыв глаза: обеим пришла в голову одна и та же мысль.

— Хельмут писал рекламные тексты про «Кипарисы», — шепотом произнесла Элизабет. — И ежедневные бюллетени тоже он пишет. Может быть, не существует никакого состоятельного профессора, а? Мин, может быть, пьесу написал Хельмут?

— Я не… не знаю, — пролепетала Минна, вставая с кровати. На ней была просторная блуза, которая казалась ей чересчур широка, словно Мин как-то вдруг усохла. — Элизабет, извини меня. Мне надо срочно позвонить в Швейцарию.

Преодолевая робость, Алвира Михэн шла по обсаженной кустами дорожке по направлению к процедурному кабинету «С». Сердце у Алвиры замирало. Назначение на операцию она получила от медсестры накануне, а сегодня на подносе с завтраком нашла еще записку-памятку, очень бодрую и любезную, но все-таки, когда подошел срок, на душе у Алвиры было ох как муторно.

В памятке пояснялось, что в целях конфиденциальности пациентам полагается пользоваться отдельными входами. Алвире следует явиться в процедурный кабинет «С» в три ноль-ноль и занять место на операционном столе. А поскольку миссис Михэн болезненно относится к уколам, она получит усиленную дозу валиума и полежит, чтобы совсем успокоиться, до трех тридцати, когда доктор фон Шрайбер приступит к операции. По окончании операции она сможет полежать еще полчаса, пока не кончится действие валиума.

Цветущий кустарник по обе стороны от дорожки был выше человеческого роста — Алвира чувствовала себя как юная дева средь роз. Солнце уже жарило вовсю, но здесь, в тени, в воздухе ощущалась сырость. Глядя на азалии, Алвира вспомнила, как красиво цвели весной азалии в саду перед ее домом.

Дверь в процедурный кабинет была нежно-голубого цвета. Маленькая золотая буковка «с» посредине подтверждала, что Алвира не ошиблась адресом. Она нерешительно повернула ручку двери и вошла.

Внутри помещение было убрано как дамский будуар: на стенах обои в цветочек, по полу расстелен бледно-зеленый ковер, у стены туалетный столик, перед ним пуфик. Операционный стол был оформлен в виде кровати, с простынями, повторяющими узор обоев, с бледно-розовым шерстяным одеялом и отороченной кружевом подушкой. На двери стенного шкафа — зеркало в золоченой раме. Только стеклянная горка с медицинскими принадлежностями, хоть и отделанная уголком из светлой древесины, все же выдавала истинное назначение комнаты.