Михаил Шторм - Алмазы Карибского моря

Они улеглись в ряд, оставив между собой метровые промежутки. Шовкун почти сразу захрапел. Быков слушал его рулады и завидовал. К нему сон не шел, хоть убей. Причиной тому было не нервное напряжение от последних событий. Уснуть мешала близость Джейн. Быков ни на минуту, ни на секунду не забывал, что она лежит рядом. Именно лежит, а не сидит и не стоит, что имело особое значение. В этом было что-то необъяснимо волнующее. Быков поймал себя на том, что сдерживает собственное дыхание, чтобы лучше слышать, как дышит Джейн.

Внезапно ее рука протянулась из темноты и опустилась на его руку, лежащую поверх одеяла. Во рту Быкова стало сухо, а в голове — пусто. Он не знал, как отреагировать на ее робкую ласку. Сказать что-нибудь? Сжать пальцы, давая понять, что он чувствует прикосновение и ценит его. Нет. Это было бы все равно, что ловить бабочку. Спугнешь — уже не заманишь обратно.

Быков сглотнул, издав при этом такой звук, словно чем-то подавился.

— Не спишь? — спросила Джейн шепотом.

— Нет, — ответил он голосом сильно простуженного человека.

— Спасибо тебе за все.

— Пожалуйста. То есть не за что.

— Есть за что, — сказала Джейн. — Когда надо, ты всегда рядом. С тобой я чувствую себя в безопасности. Знаешь, как маленькая девочка на руках у отца.

— Я никогда не был маленькой девочкой, — сказал Быков.

— А я была. Папа носил меня на плечах до двенадцати… нет, до тринадцати лет. Правда, когда я подросла, он делал это только на природе, когда никто не видел. Мы не хотели, чтобы нас видели и обсуждали. Мама ругала его и требовала, чтобы он меня не баловал, но папа вновь усаживал меня на себя и носился по лесу, как быстроногий скакун.

Джейн помолчала и убрала руку, прежде чем продолжить.

— Я тогда решила, что муж у меня будет такой же. Готовый носить меня на руках хоть всю жизнь. Каждой взрослой женщине иногда хочется вернуться в детство. По прошествии лет оно кажется таким безопасным, таким счастливым.

— А мне — нет, — признался Быков. — В детстве повсюду подстерегали опасности и просто неприятности. Плохие оценки, хулиганы, осуждение взрослых. Наверное… — На этот раз он проявил инициативу, взяв Джейн за руку. — Наверное, мужчине еще важнее иметь рядом любимую женщину, чем наоборот. Кто бы еще делал из нас героев и победителей? Кто вдохновлял бы на смелые поступки, открытия, нестандартные решения?

— Дима, — перебила Джейн. — Ты сказал «любимая»? Я не ослышалась?

— Да, а что? — смутился он.

— Ничего, — испугалась она. — Не обращай внимания. Я просто так спросила.

— Джейн, — тихо позвал Быков.

— Что? — спросила она шепотом.

— Я бы хотел, чтобы ты всегда была рядом.

— Я не люблю слово «всегда», — сказала Джейн. — В нем уже заключается обман. Люди не могут быть постоянно вместе. Они не знают, что с ними произойдет завтра, как сложится их судьба. Невозможно даже пообещать, что всегда будешь носить одну и ту же прическу или использовать ту же помаду…

— Пример про помаду для меня особенно убедительно звучит, — сказал Быков, и они засмеялись этой незатейливой шутке , как дети.

Быков даже прихрюкивал от избытка чувств. Джейн булькала и всхлипывала. От того, что оба старались смеяться беззвучно, получалось только громче.

Шовкун закашлялся, сел и хрипло позвал:

— Ты плачешь, девочка? Нога болит?

— Немного, — простонала она.

Быков вцепился зубами в ребро ладони, чтобы не расхохотаться во весь голос.

— Не плачь, — попросил Шовкун. — Эй, Димка! Проснись, Дмитрий. У твоей американки нога болит.

Джейн забилась в истерике. Быков тоже не смог больше сдерживаться. Некоторое время они хохотали как безумные, а Шовкун их слушал. Потом обозвал идиотами, забрал постель и ушел в темноту.

Веселье сразу иссякло.

— Когда можно смеяться, то уже как-то не хочется, — вздохнул Быков.

— Петр на нас обиделся, наверное? — предположила Джейн.

— Нет. Что еще ему оставалось делать? Ворчать и дуться. Я бы на его месте тоже лег отдельно. Тебя это смущает?

— Что?

— Ну что мы остались вдвоем, — пояснил Быков.

— Почему это должно меня смущать? Я только рада. Нога, правда, мешает. Но если ты наклонишься ко мне…

Он наклонился. Их губы потрогали друг друга, проверяя на вкус, после чего сомкнулись в одно целое. Быков уже забыл, когда в последний раз целовался так самозабвенно. Это были совершенно особые поцелуи. Одни заканчивались, и тут же начинались новые, потому что губам и языкам не хотелось разъединяться.