Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Аккуратнее, Валера, не дрова везешь.

— Да вы философ, капитан, — иронически заметил Петр Владимирович, убедившись, что язык не пострадал.

— Станешь тут философом, — нисколько не обидевшись, сказал Басаргин. — Тут кем угодно станешь. Это вы насчет здешнего порядка? Ну да, так и есть — такой тут, понимаешь, порядок. не совсем такой, как в других местах. Вот если бы вы, к примеру, подбросили над головой кирпич и схлопотали бы этим кирпичом по кумполу, так не стали бы, наверное, кричать: «Ах, почему этот кирпич все время падает вниз, что это за непорядок?!» Потому что на самом деле это закон природы: кирпич всегда падает вниз, а не вверх, и, чтобы череп был цел, не надо его под этот кирпич подставлять. То же самое и тут. Порядок здесь такой: хочешь жить — забудь про Волчанскую пустынь.

«Уазик», отчаянно пыля и дребезжа, как пустое ведро, миновал гостиницу, перед которой праздно калился на солнце обшарпанный экспедиционный грузовик. Петр Владимирович, который в этот момент, склонившись над сложенными лодочкой ладонями, пытался попасть кончиком сигареты в пугливо дрожащий огонек зажигалки, этого не заметил, а Глеб заметил, но промолчал, решив попусту не поднимать шума. Видимо, Басаргин еще не до конца выполнил программу воспитательной работы. Глеб не собирался ему в этом мешать: день все равно пропал, а капитан, увлекшись своими поучениями, мог ненароком рассказать что-нибудь по-настоящему любопытное.

— Вы говорили что-то о своем предшественнике, — напомнил Краснопольский, которого нехитрая дикарская философия Басаргина быстро утомила.

— Ну, так вот он, Мурзин, тоже, как вы, возмущался: отчего, да почему, да разве так можно, чтоб целый поселок каких-то лесных обезьян боялся?! Все норовил охотников собрать и, прямо как вы советуете, облаву устроить. А когда не вышло, стал в область звонить: так, мол, и так, пришлите войска для прочесывания леса. Ну, в области ему, натурально, предложили голову малость подлечить. Так он тогда снюхался с учителем физики — с тем самым, который все снежным человеком бредил. Доказательства надумали добыть.

— Ну? — сказал Краснопольский.

— Чего «ну»? Видите же, что начальник милиции в Волчанке уже не Мурзин, а я. А физику вместо Колодникова школьникам Выжлов преподает, историк по образованию. Вот вам и «ну». Нету больше Васи Мурзина, пропал без вести. На кладбище-то, конечно, камень стоит, да только нет под тем камнем никого. Так-то вот, товарищи ученые. гм. доценты с кандидатами.

Водитель опять кивнул — уверенно, солидно, с видом человека, готового подписаться под словами Басаргина всеми четырьмя конечностями.

Машина продолжала козлом скакать по улицам поселка. Деморализованный увиденным в лесу за домом Прохорова, а также последующими откровениями капитана, Краснопольский по-прежнему на это не реагировал. Глеб же, о котором все словно забыли, не забывал поглядывать в окошко. К этому времени он уже начал догадываться, куда именно их везут, но еще не понял зачем.

— Ваша, с позволения сказать, теория не выдерживает никакой критики, — объявил Петр Владимирович, который с достойным лучшего применения упорством пытался найти логику в окружавшем его со всех сторон мрачном безумии.

— Это почему же? — с равнодушной вежливостью пресыщенного светского льва осведомился Басаргин.

— Вы все время упираете на то, что причиной гибели Прохорова послужил наш вчерашний разговор. А между тем с вами мы беседовали намного раньше, чаще и дольше, и вы до сих пор живы и здоровы.

— Так ведь это смотря как беседовать, — незамедлительно парировал капитан. — Мы с Субботиным просто не советовали вам соваться к верховьям Волчанки, а Прохоров, как я понял, распустил язык, начал повторять вам свои басни про то, какой он лесным людям друг, товарищ и брат. Вот они и показали ему дружбу и братство.

— Бред собачий, — беспомощно нагрубил Краснопольский. — Погодите! — воскликнул он, обретя, как ему показалось, твердую почву под ногами. — А Выжлов? Тот вообще собрался сам, лично, вести нас к монастырю!

За это высказывание Петру Владимировичу следовало бы язык отрезать; впрочем, если Глеб хоть что-то понимал в происходящем, это уже не имело значения.

Басаргин немного помолчал, переваривая только что полученное ценное сообщение, а потом глубоко вздохнул и принялся раскуривать очередную папиросу.

— Вот оно что, — глухо проговорил он сквозь сжимавшие мундштук зубы. — Вот, значит, в чем дело. А я, грешным делом, решил, что это из-за Степана. Вот дурак-то, прости господи!