Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Горла у Прохорова тоже не было. На его месте зияла огромная, черная от запекшейся крови круглая дыра с лохматыми краями, более всего напоминавшая след чьего-то укуса. Это было похоже на то, как если бы кто-то, зверски проголодавшись, вырвал зубами бок французской булки. ну, или кровяной колбасы.

— Он так и лежал? — спросил Глеб у Басаргина.

Вопрос был, честно говоря, неуместный. Такой вопрос мог бы задать эксперт, следователь прокуратуры или только что привлеченный к расследованию милиционер, но никак не шофер — мелкая сошка, которую привели сюда заодно с начальником экспедиции в сугубо воспитательных целях, чтобы смотрел, запоминал, делал выводы и впредь не совал свой любопытный нос куда не следует. Однако Глебу были нужны детали, а Краснопольский, похоже, еще недостаточно оправился от шока, чтобы принять участие в разговоре и тем более направить его в нужное Сиверову русло. Начальник экспедиции стоял в сторонке с землисто-бледным лицом и из последних сил преодолевал рвотные позывы. Глебу захотелось сказать ему, чтоб перестал бороться с естественной реакцией организма. Отошел бы в сторонку, поделился завтраком с обитателями местных кустиков — глядишь, и полегчало бы.

Но такой совет тоже прозвучал бы из уст обычного водителя довольно странно, и Сиверов выбрал из двух одинаково неуместных высказываний то, которое было нужнее. Впрочем, у него уже давно было ощущение, что Басаргин поглядывает на него вопросительно и недовольно, явно пытаясь сообразить, все ли московские водители так спокойно реагируют на кровь и имеют привычку вмешиваться в следственные действия или Глеб такой один. Поразмыслив секунду, он решил, что это уже несущественно: над экспедицией все равно сгущались тучи, и какие-то дополнительные подозрения, возникшие у начальника милиции в его адрес, мало что могли изменить в сложившейся ситуации.

— Нет, — медленно, будто сомневаясь, стоит ли с ним разговаривать, ответил капитан. — Это мои ребята его так положили. А он висел. Вон там, видишь?

Желто-оранжевый от никотина палец указал куда-то вправо и вверх. Глеб посмотрел туда и увидел сухой, обломанный не меньше года назад сук, торчавший из ствола сосны на высоте примерно двух метров. Сук был голый, острый, сантиметров семидесяти в длину, слегка искривленный наподобие сабельного клинка и когда-то, наверное, серебристо-серый, а теперь сплошь черно-бурый от запекшейся крови. Широкий, постепенно сужающийся книзу, густой потек того же цвета и происхождения тянулся по стволу дерева до самой земли, теряясь в толстом ковре серебристо-рыжей мертвой хвои.

— Как жук на булавке, — без особой необходимости добавил Басаргин. — Его счастье, что попал он туда уже мертвым. Хороша инсценировка, правда? Японцам с их харакири до нашего Степана далеко!

Глеб хотел что-то ответить, но не успел. С той стороны, где стоял Краснопольский, раздалось утробное бульканье, кашель и густой, отвратительный плеск, свидетельствовавший о том, что взбунтовавшийся желудок начальника экспедиции наконец-то одержал полную и окончательную победу над пытавшимся держать его в узде разумом.

Увидев проступившее в этот момент на усатой физиономии Басаргина выражение мрачного удовлетворения, Глеб сделал в памяти еще одну зарубку. Зарубок этих там было уже много — пожалуй, не меньше, чем на рукоятке знаменитого обреза Горки Ульянова.

— Ну, и что вы теперь намерены делать? — спросил Краснопольский, когда «уазик» тронулся и угрюмую толпу молчаливых волчанцев позади заволокло густой пылью.

Как и предполагал Глеб, Петр Владимирович, расставшись со своим строптивым завтраком, почувствовал себя намного лучше. На обратном пути он умылся водой из ручья, прополоскал рот и теперь выглядел и вел себя, как обычно — был подтянут, сух и резок в мыслях и высказываниях.

— А ничего, — поверх своего левого погона ответил ему с переднего сиденья Басаргин. Дым его папиросы льнул к ветровому стеклу и отчаянно вонял паленой веревкой. — Составлю протокол: так, мол, и так, загрызен диким зверем, предположительно медведем.

— Зверем? — не поверил своим ушам Краснопольский.

— Ну, не человеком же.

Спорить с этим было трудно, но геолог попытался.

— Однако. — начал он, но Басаргин не дал ему высказаться.

— Что «однако»? «Однако» — это из анекдота про чукчу, а у нас тут никаким анекдотом и не пахнет. Что я, по-вашему, должен написать? Что его оборотни прикончили за длинный его язык? Так я в дурдоме ничего не потерял, мне и тут неплохо. Черт вас принес на мою голову. Уезжали бы вы, а? Подобру-поздорову. Какой вам тут к чертям собачьим малахит? Какие, на хрен, фрески?! Нет там ничего, уже который день вам про это талдычат, а вы уперлись как бараны. Люди ведь гибнут!