Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Послушайте, герр капитан, — сказал он, — я что-то не пойму, что у нас с вами за разговор. Если это допрос, то потрудитесь сначала арестовать меня или хотя бы задержать по всей форме. Предъявите обвинение. ну, и так далее. Протокол составьте, а то ведь забудете потом, о чем мы с вами говорили, напутаете, а в результате пострадает кто-нибудь невиновный. А если это просто беседа двух свободных, чтящих российское законодательство и уважающих друг друга граждан. словом, если это просто дружеская болтовня, то либо скажите прямо, что вам от меня надо, либо я буду вынужден прервать беседу и откланяться. У меня, знаете ли, дел по горло.

Краем глаза он заметил, как водитель «уазика» насмешливо покрутил круглой башкой — дескать, дает фраер столичный! — и презрительно сплюнул в пыль у себя под ногами.

— Прохорова вы во сколько видели? — пропустив тираду Глеба мимо ушей, поинтересовался Басаргин.

Платя ему той же монетой, Глеб не спеша вынул сигареты, закурил и выжидательно уставился на капитана с таким видом, словно тот ничего не говорил.

Некоторое время они разглядывали друг друга в упор, причем Сиверов благодаря своим темным очкам имел в этой игре в гляделки явное, неоспоримое преимущество. Наконец Басаргин, у которого явно не было то ли законных оснований для задержания, то ли желания задерживать Глеба, то ли — и скорее всего! — ни того, ни другого, сдался и опустил глаза.

— Надо же, какие вы там, в Москве, дошлые ребята, — проворчал он, вытаскивая из кармана пачку «Беломорканала» и резко продувая мундштук. — Простой шофер, а права качаешь, как академик. Дай-ка прикурить.

Глеб с готовностью — дескать, когда со мной по-человечески, я тоже с дорогой душой — дал ему огня.

— Ты в бутылку-то не лезь, — дымя папиросой и с праздным видом озирая окрестности, миролюбиво сказал Басаргин. — Тебе что, ответить трудно?

— Да нетрудно, в общем-то, — так же миролюбиво сказал Сиверов. — Вечером мы у него были, на закате, часов в семь — в половине восьмого.

— О чем был разговор?

— А ты как думаешь? О том, как бы это нам пройти к монастырю и старой штольне. Ну, он нам и выдал: за смертью, мол, идете, дурачье столичное.

— Поссорились?

Глеб пожал плечами. Ему очень не нравилось направление, в котором развивался данный разговор.

— Я бы с ним поссорился, — сказал он задушевно, — да что толку? Видно ведь, что, с кем из ваших, волчанских, про монастырь ни заговори, результат всегда одинаковый: полные штаны, вонища и ничего больше. Этот монастырь у вас, как я погляжу, вроде слабительного.

— То есть расстались вы мирно? — настаивал Басаргин. — Или не совсем?

— Даже не знаю, — признался Глеб. — Он просто повернулся и ушел, не попрощался даже. Слушай, да ты чего пристал? Куда ты клонишь? Мне не веришь — Краснопольского спроси, начальника экспедиции. Ему не веришь — к Выжлову ступай, к директору школы, мы там вместе с ним были.

Басаргин немного подождал, ничего особенного не дождался и с кривой ухмылочкой заметил:

— А у самого Прохорова спросить ты, значит, не предлагаешь.

— Нет, конечно, — с достоинством ответил Глеб. — Потому что ты его либо уже расспросил, либо расспрашивать почему-то не хочешь. Ты можешь мне по-человечески сказать, что стряслось? Все равно ведь узнаю, в ваших сельских жителях, как в решете, ни черта не держится. И не надо делать большие глаза и рассказывать про тайну следствия. Если б ты меня хоть в чем-нибудь подозревал, говорили бы мы с тобой не здесь, а в кутузке. Так ведь?

— И откуда ты такой грамотный? — Басаргин задумчиво пожевал мундштук папиросы, сжал его зубами, оторвал изжеванный кончик и выплюнул. Обслюненный кусочек бумаги полетел, как пуля из ружья, далеко и мощно. — Ладно, постой тут, никуда не уходи. Я только твоего начальника кликну, а потом подъедем в одно место. Надо бы вам своими глазами посмотреть, чем ваши разговоры кончаются. А то потом, когда волчанские мужики вас на вилы подымать станут, вы жаловаться начнете: почему-де Басаргин, мент поганый, нас не защитил?

Он бросил под ноги окурок, растер сапогом и, больше не глядя на Глеба, целеустремленно взбежал по ступенькам крыльца. Сиверов смотрел ему вслед, еще ничего не понимая, но уже чувствуя, что стряслось что-то очень нехорошее.

Одно было ясно, как божий день: до областного центра ему сегодня не добраться.

Смазанный кровавый след уводил от огромной темной лужи на полу ветхой избенки Прохорова прочь — в сени, на крыльцо, через заросший травой двор и дальше, в сторону леса. Над свернувшейся кровью, отвратительно жужжа, тучами вились мухи; рядом с обгрызенной мышами ножкой стола валялся отлетевший в сторону хлебный нож — жалкое оружие, первое, что подвернулось под руку, — а по широким неметеным доскам пола редкой цепочкой тянулись кровавые отпечатки левой ступни — правая отпечатков не оставила, потому что ею в кровь не наступали. Отпечатки эти, постепенно бледнея, тоже уходили в сторону распахнутой настежь двери, и над ними тоже кружили мухи. Одна из них, устав кружить, села на руку Краснопольскому, и тот с омерзением ее смахнул. Смотрел он при этом исключительно на отпечатки, и Глеб его прекрасно понимал. Отпечатки были знакомые, точно такой же они видели в лесу — там, где напугавшая Аристарха Вениаминовича Покровского странная тварь по неосторожности наступила на бугорок рыхлой земли.