Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Краснопольский всех этих тонкостей, похоже, не уловил, но, к счастью, сообразил промолчать. Глеб поднял сломанное ружье и, став боком к столу, передернул затвор. На стол выпали три патрона — все, что было в магазине. Глеб направил стволы в потолок, вхолостую щелкнул курком, понюхал дульный срез и дал понюхать Басаргину. Стволы не пахли ничем, кроме оружейного масла.

— Не успел, — согласно кивнув, авторитетно заявил капитан. — Ясное дело!

Глеб взял один из откатившихся в сторону патронов, вынул из кармана перочинный нож и, поковырявшись, удалил картонный пыж. Перевернув гильзу, он выкатил на ладонь блестящий увесистый серебряный шарик — пулю.

— Да, — признал Басаргин, — ваша правда. Учитель-то наш совсем умом повредился. Действительно, к монастырю собрался, иначе зачем ему серебряные пули? Да-а, дела. А ведь, ей-богу, жалко, что он ни разу пальнуть не успел! Поглядели бы сейчас, как.

Он смешался и, кашлянув в кулак, умолк, как будто вспомнил, что такие разговоры в Волчанке не поощряются.

— Не может быть, чтобы это было правдой, — едва слышно проговорил из своего угла Краснопольский, который опять выглядел так, что краше в гроб кладут.

Басаргин резко повернулся к нему всем телом, тяжело скрипнув половицей.

— Вы, говорят, ученую степень имеете, — с напором произнес он. — Что-то я до сих пор не слыхал про ученых, которые отказываются верить собственным глазам! Смотрите! Разуйте свои ученые глаза и смотрите! За одну ночь — двое! Двое нормальных, работящих мужиков, граждан, между прочим, Российской Федерации — таких же, как мы с вами, русских людей. Это ведь не негры какие-нибудь были, не чеченцы, а коренные волчанские мужики! Я их обоих с малолетства знал, и где они теперь? Подумать же страшно, что они перед смертью пережили, какую муку приняли.

Сиверов, который уже успел сделать то, что собирался, решил, что эту воспитательную беседу пора заканчивать.

— Короче, — нарочито холодно, почти презрительно сказал он в спину Басаргину.

— Чего? — переспросил тот, развернувшись так стремительно, словно собирался наброситься на Глеба с кулаками.

— Я говорю, кончай истерику, капитан, — все с той же наигранной, холодной резкостью произнес Слепой. — Слезу из нас ты все равно не вышибешь.

— А зря, — с горечью сказал Басаргин.

— Зря не зря, а только так оно и есть. Обеспечивать безопасность граждан Российской Федерации, о которых ты тут только что распинался, — это, брат, твоя работа, за которую тебе государство деньги платит. Кстати, на негров твоя защита тоже, по идее, должна распространяться, не говоря уж о чеченцах — они-то как раз и есть такие же российские граждане, как мы с тобой. А траурные митинги устраивать, извини, любой дурак может. Ну? Что ты уставился на меня, как петух на гриль? Ты зачем нас сюда притащил? Чего ты от нас хочешь? Что мы, по-твоему, должны делать?

Басаргин немного подышал носом, успокаиваясь, а потом, глядя мимо Глеба, глухо, с огромной неприязнью проговорил:

— Это уж вы сами думайте, что вам делать. На то вы, понимаешь, и ученые, чтоб мозгами шевелить. А сюда я вас привел, чтоб вам думать было легче. А то ведь, не дай бог, ошибетесь, придумаете что-нибудь не то, отвечай потом за вас. Ну, насмотрелись? Пошли, подвезу до гостиницы, а то как бы с вами по дороге чего не вышло. Серчает народ, так и до беды недалеко. Так что вы, ученые, пока думать будете, поменьше по поселку слоняйтесь. Это мой вам дружеский совет, а не послушаете — пеняйте на себя. Все, поехали, у меня дел по горло!

Петр Владимирович Краснопольский отложил мощную лупу, вернул Глебу тяжелый серебряный шарик и стал аккуратно составлять обратно в гнезда жестяной коробочки стеклянные пузырьки с реактивами. Было странно видеть у него на носу очки в тонкой золотой оправе, из-за которых начальник экспедиции казался старше своих лет и еще серьезнее, чем был на самом деле.

— Да, — произнес он с осторожностью человека, дорожащего своей репутацией и потому привыкшего воздерживаться от необдуманных высказываний, особенно в области своих профессиональных интересов. — Это, конечно, не моя специализация, да и условий для настоящего анализа здесь, сами понимаете, нет, но, боюсь, вы правы: это серебро не самородное. Слишком уж оно чистое, да и этот отпечаток. Он просто не может быть естественного происхождения, слишком уж напоминает птичье крыло. Похоже, данная пуля когда-то была серебряной монетой царской чеканки.

— Я тоже так думаю, — сказал Глеб. — Занятно, правда?