Наталья Андреева - Я садовником родился

– Не убивал я, – сказал наконец Лейкин. И повторил: – Не убивал.

– А кто? Она?

– Не знаю. Испугался, что она. Все ведь было нормально. Все, – отчаянно сказал он. – Она не слишком переживала, когда отец ушел к другой. Обрадовалась даже. Мол, мы с тобой теперь вдвоем. Ты и я. Каждый день, возвращаясь из школы, я видел ее в окне. Она стояла неподвижно, спрятавшись за занавеской. Но я знал, что она там. В тот момент, когда в школе заканчивались уроки, в нашей квартире звенел будильник. Она подходила к окну и начинала ждать. Я долгое время не мог понять, почему стрелка часов стоит на двенадцати. Потом она переместилась на час. Потом на два. А я не понимал. Зачем будильник звенит днем? Мои ровесники встречались с девочками, ходили на дискотеки. Она меня отпускала, но, подходя поздно вечером к нашему дому, я чувствовал, что она там. За занавеской. Это становилось невыносимым. Я давно вырос, а она не хотела этого понять. Однажды я уехал в дом отдыха с ночевкой. Все поехали. Все мои друзья. И девушки. А с ней случился приступ. Первый. И врач сказал: «Никаких волнений». Я не мог подтолкнуть собственную мать к безумию. В конце концов, она мне жизнь отдала. Всю, без остатка.

– И так продолжалось до тех пор, пока не появилась Роза, – подсказал Алексей.

– Да. Я сказал: «Мама, мне уже за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Я и в самом деле влюбился. Сильно. Она не возразила, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Маму? Она же безобидна, поверьте. Она не ломает мебель, не бьет посуду, не кричит. Она просто меня очень любит. Роза меня бросила. Правда, никому не сказала, в чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Исповедался, одним словом. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И заявила: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». Я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я поверил, что и мама сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в загс… Когда ее убили, я испугался. Матери в этот момент не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. Все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать часами бродила у дома, где жили Лилия и Марго. Я же не контролирую ее целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенностью сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать. Это я знаю точно. Поэтому я и выбросил пакет. Улику.

– Послушай, Коля, а с Викторией тебя что связывало?

– С какой Викторией? – удивился Лейкин.

– Воробьевой.

– А, бухгалтерша… Мы были едва знакомы.

– Тогда как же она попала в эту компанию?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!

– Как же так? Зачем она тогда ее убила?

– Вы мне не верите, что ли? Не знаю!

– Верим, – сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной сейчас нельзя поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?

– А то нет! Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.

– Послушай, ну а туфли из дома не пропадали?

– Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.

– Ее туфли. Сергей, где они? У тебя? Покажи Кольке.

Барышев, сопя, полез в шкаф. Долго там копался, потом положил на стол коробку, открыл:

– Вот. Смотрите.

Лейкин уставился в коробку.

– Да ты возьми их в руки, – сказал Алексей. – Они не кусаются.

– Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.

– Почему?

– Она не любит… как бы это сказать? Женственную обувь.

– А эти разве женственные?

– Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?

– Все правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.