Наталья Андреева - Я садовником родился

– Коля, что это за коллекция? – спросил Алексей у Лейкина.

– Допустим, я фотограф-любитель, – криво усмехнулся тот. – Хочу прославиться. Фотографирую на улицах случайных людей.

– Случайных? Но ты же всех этих девушек знаешь!

– Хотел сделать подборку. О любви, – упрямо сказал Лейкин.

– Ты следил за ними, что ли?

– Нет.

– А у нас создается такое впечатление, что следил.

Лейкин не ответил. Равнодушно взглянул на фотографии и уставился в пол.

– Признание напишешь? – тихо спросил его Алексей.

– В чем?

– Ты убил?

– Докажите – напишу.

– А чистосердечное признание…

– Не буду я вам помогать, – оборвал его Лейкин. – Хотите петлю мне на шею надеть – надевайте. Но прыгать с табуретки не собираюсь. Придется меня подтолкнуть. А, Леша?

– Хорошо. Серега, отправляй его. Пусть посидит, подумает. Улик достаточно.

Когда Лейкина увели, Барышев спросил:

– Ну, что, Леша, конец? Осталось только дождаться результатов экспертизы?

– Странно все это. Кстати, ты обратил внимание, что нет ни одной фотографии Виктории Воробьевой?

– Ну и что?

– А почему нет?

– Выкинул, наверное.

– А почему остальные не выкинул? Где их нашли?

– В комнате у его матери. Тайничок она там организовала.

– А тебе не кажется это странным? Кстати, как она отреагировала?

– Да что ты заладил: «Кстати, кстати».

– Как она отреагировала? – повторил вопрос Алексей.

– Плохо, – криво усмехнулся Барышев. – Сначала на порог нас не пускала. Пришлось применить силу. Здоровая тетка, между прочим! Иные мужики слабее. Когда Лейкина уводили, начала кричать, как сумасшедшая. Пришлось «Скорую» вызвать. И парочку здоровых санитаров. Должно быть, ее в больницу увезли.

– В какую больницу?

– Я еще не выяснял. В психиатричку, наверное.

– Ну, так выясни!

– А что ты кричишь?

– Извини. Эта женщина мне с самого начала показалась странной.

– А Лейкин? Не странный? По-моему, психопат. Маньяк, точно! Стерег свои цветочки, а потом приревновал их и задушил. Ты обратил внимание на фотографию Лилии?

– Ту, что с Сухановым? Конечно! В тот вечер, оказывается, не только Элла Эдуардовна к ресторану приехала. И все-таки не понимаю, зачем он их фотографировал?

– Тайно любовался.

– Звони, выясняй, где Анна Валентиновна Лейкина. Надо срочно ее навестить.

…Через полчаса они ехали в психиатрическую лечебницу, куда мать Николая Лейкина отправили после того, как с ней случился припадок.

Холодно. Холодно и страшно. Тепло куда-то ушло. Из души, из комнаты, отовсюду. На улице мрак. Беспросветный мрак. И свет погас. Тепло и свет ушли. Голова гудит. Надо сосредоточиться. Но мысль невозможно удержать. Она все время растекается. Яйцо. Сырое яйцо. Его разбили, выплеснули из скорлупы на раскаленную сковородку. Оно растеклось по ней, зашипело. Коля. Коля!

Нет, сняли с огня. Поставьте обратно. Еще одно сырое яйцо. О чем это я? Лучше бы оно оставалось в скорлупе. Кальций. Известь. Истолочь и посыпать землю вокруг цветов. Да! Вот оно! Я помню! Наконец-то помню! До того, как они начали растекаться, все были в скорлупе! Целые. Ах, какое чудное время! Я была в них, то есть в себе. Аккуратно, осторожно сложить яйца в белоснежной скорлупе в плетеную корзиночку. Чтобы не разбились. Воспоминания. У меня что-то отняли. Но что?

Ничего не вижу. Никого. Только себя. Это значит, что я одна. Наконец-то одна. Моя Вселенная. Мой Космос. Хорошо. В сущности, так даже легче. Спокойнее.

Давно надо было прийти сюда. Вселенная одиночества. Что-то не пускало. Любовь. Знакомое слово. Целое. Хлоп. Разбилась скорлупа. Холодно. Дайте сюда сковородку. Нет, не то. Это забвение, а мне нужно тепло.

Но не слышат. Спать…

Алексей с опаской шел по длинному коридору. Не любил он бывать в психиатрических лечебницах. Неприятное место. Они искали главврача. Но он сам их нашел.

– Кто такие? В чем дело? – строго уставился на них сухонький старичок в круглых очках.

– Полиция, – представился Барышев. – Мы ищем главврача.

Тот нисколько не удивился:

– Это я и есть. Кто-то из наших пациентов от уголовной ответственности «закосил»? – Алексей вздрогнул. Сленговые словечки в устах профессора звучали как фальшивая нота.

– У вас таких, должно быть, немало, – усмехнулся он.

– Да, у нас всякие есть. На любой вкус.

– Наполеонов много? Как насчет мирового господства?

– На этом свихнуться трудно. Времена не те, молодой человек.