Наталья Андреева: Я садовником родился

– Он что, еще и женоненавистник? – хмуро спросил Барышев.

– Запах, Серега. Запах. Сдается мне, этот Колокольчиков ненавидит розы. И вообще цветы. А от девушки духами пахло. Сильно. Слишком уж сильно. Ее убил запах. Она, скорее всего, представилась: «Меня зовут Розой, а вас как?» Флору-то он отпустил. Видимо, у него что-то связано с запахом фиалок. В этом деле много загадочного. Колокольчиков – необычный человек. Его мир – особый мир. У следователя появится еще много «почему?». Нам, нормальным людям, это понять трудно. Обыск, кстати, произвели у него?

– Само собой!

– А линейку не нашли?

– Может, и была. Наверняка, ее приобщили к делу, как вещественное доказательство, раз Колокольчиков ею машины вскрывал. Но никто и не подумал, что этой линейкой…

– То-то. Он маньяк поневоле. Если таковые бывают.

– Леха! Он четырех женщин убил! Поневоле?!

– Тебе успокоиться надо. Приходи ко мне «Нежность» посмотреть. Не все так однозначно. Главное, что мы покончим уже сегодня с этим букетом. На колокольчике и покончим.

Он ждал этого уже третий день. С того самого момента, как после обыска его забрали в полицию. Пока ехал, ждал, во время допроса в следственной части ждал, в камере ждал. Ведь нашли же они и черные перчатки из кожзаменителя, и гибкую стальную линейку. Забрали как вещественные доказательства. За ним числятся кражи магнитол из автомашин. Но он уверен, что идет сейчас давать показания не по этому делу. Хотя сжег все до единой бумаги в цветочном павильоне. Мужчин, сидящих в кабинете у следователя, он, конечно же, не разглядел. Но пульсацию, идущую от них, почувствовал.

Это была сильная пульсация. Эти люди знали про него все. Он достал из кармана очки и надел. Есть вещи уродливые и неприятные, но приходит момент, когда надо на них посмотреть. Ему сразу же стало больно: на переносицу легла огромная тяжесть. Но он решил терпеть.

Если ему и было кого-то жалко, так ту первую девушку, которая очень громко кричала. Почему-то он уверен, что та девушка была хорошей. Может, даже ее назвали именем цветка. Хорошего цветка. Правильного. Он чуть не плакал, когда опускал в лужу с водой ее босые ноги, надеясь, что девушка вновь начнет дышать. Не начала. Сорванный цветок медленно умирал. Но зачем же она так громко кричала?

А остальные не стоили его жалости. Злые, жестокие, бездушные женщины. Он просто задыхался, когда их убивал. От зловония. Хотя это были всего-навсего духи. Желтые духи. Потом черные духи.

И только последняя, которую он отпустил, оказалась другая. Возненавидев все цветы, он оставил-таки себе маленькое утешение. Любимый мамин цветок: фиалку. Эта фиалка зацвела как раз перед маминой смертью. Умирая, она смотрела на цветок. И на его немой вопрос почерневшими губами еле слышно ответила:

– Красиво.

Мама умерла, а фиалка осталась. Его неустанными заботами продолжала жить и цвести. Если он что-то и любил еще в жизни, так это ее тонкий, еле слышный запах. И теперь, собираясь во всем признаться, жалел только об одном.

Она тоже умрет. Кто будет ее поливать? Кто будет о ней заботиться? Это конец.