Геннадий Прашкевич - Подножье тьмы

– Кто говорит?

– Н-ну, как… Я в кафе «Веснушка» сидел… Ко мне под-дошли, налили. Ну, говорят, хорош. В-вылитый наш кореш. Нам, говорят, надо кореша подкузьмить. Он шутку любит и песни… Я говорю, я не знаю песен. Помню од-дну, в школьном хоре пел, но она ид-деологически не подойдет. «Дни и ноч-чи, дни и ноч-чи, дни и ноч-чи напролет ход-дит спутник по вселенной, совершая свой полет». Может, правда, и под-дойдет идеологически, только я петь не умею… Да и н-не надо, мне говорят, не пой. Нам шутки нужны. Веселые шутки, прибаутки и розыгрыши. Не за бесплатно, мы ж понимаем. И, значит, наличными в руки!.. Я т-таких денег в жизнь не видал!.. И баба там, значит. Всех-то трое было. Смазливая, смеется. Я таких баб только во сне виж-жу, и то, когда им самим присниться з-захочется. Смеется, присматривается. Деловито так. Здесь, там, везде потрогала, я и дышать боюсь Спрашиваю, а ч-чего шутить? А баба смеется. По ресторанам, говорит, походи. Выпей, закуси сколько влезет. Я говорю, в меня м-много влезет. Она смеется, вот и хорошо! И пусть много! Мы тебе костюмчик хороший справим, чтоб ты мог в самые шикарные кабаки заходить. И трость д-дадим. Что или кто не понравится, сразу этой тростью!.. Ну д-да, говорю. Я, значит, тростью, а меня в вытрезвитель… С тобой наши люди будут, смеется баба, они тебя в обиду не дадут, а з-за разбитое мы заплатим. Официанты любят, когда наличкой. Они к тебе привыкнут, бесплатно будут поить. Кричать мы тебя научим, правильные слова кричать научим, ты их кричи. Если и впрямь по глупости загремишь в вытрезвитель – вытащим. Ну, посидишь часик-другой, т-тебе не прив-выкать! И смеется… Я тоже смеюсь. Говорю, боязно мне, я, в общем, смирный. Не сог-глашусь, наверное… Тогда один, зубы торчком, резко так: эт-то хорошо, что не согласишься, эт-то хорошо, что смирный… П-почему? – спрашиваю. А мы тебя на Кавказ продадим, тебя и трех овчарок, будешь овец пасти… Н-нельзя, говорю, меня п-продавать, я человек живой… А кавказцы, смеются, мертвых не покупают. С-сильно так сказали, я хвост прижал. Чего, говорю, делать? Чего, спрашиваю, шутить? А баба опять за меня. Смотрит как на портрет. Здесь, гов-ворит, подпудрить, тут подмазать. Сходство, гов-ворит, ужасное!.. – он опять обернулся к стойке, где телохранители мирно пили пиво со Скоковым: – В-вот и водят меня, а я шучу… Приодели, знач-чит, а и шучу… Что порвется, заменят…

– Не отвлекайся, – сказал Роальд. – Чего шутишь-то?

– Да ч-чего сказ-зали, то и ш-шучу.

– А чего сказали?

– Да т-так. Недельку д-де погуляй. По дорогим ресторанам, по тихим кафе. Где публика поинтеллигентней. Как вроде с деньгами, а огорчен. С-сильно огорчен, не просто пьешь, бабу ищешь. Собственную, не чужую. Она т-тебе вроде рога приделала, вот ты и сердишься, ищешь, хочешь, как человек известный, женщину укорить. Так и ори, где, з-значит, та блядь в бантиках? Где, значит, та баба неверная! Ну и проч-чая, сам придумаешь… Я и ору… – Лже-Иваньков клятвенно прижал руки к груди. – М-мужики, ч-честно ору!..

– Верим. Сами видели, – оборвал испуганного лже-Иванькова Роальд. – Ты о деле давай. Детали баба обсказывала?

– Баба. Смазливая. Мне т-такие только снятся.

– Сны цветные? – быстро спросил Врач.

– А я п-помню?

Лже-Иваньков опять обернулся.

Мордовороты у стойки, наконец, отставили пустые кружки. Один, перехватив взгляд Роальда, выразительно постучал пальцем по часам. Роальд понимающе кивнул.

– Бабу как звать?

– Так чего ж… К-какой сек-крет… Известная баба… Шутка ведь… Раз мужик скурвился, надо ж прищемить мужика… Она так сама сказала… С-скурвился, мол, может, еще спасем…

– Имя выкладывай.

Лже-Иваньков как-то и не понял сразу:

– К-какое имя?

– Бабы, которая шутить наняла.

– Ч-чего ж неясно-то? Если я Иваньков…

Роальд и Шурик переглянулись:

– Врешь!

– Ч-чего ж врать?… Если я Иваньков, не П-петрову, не Иванову же мне кричать…

– Ну?

– Д-да Иванькова! Ч-чего ж тут?

– Иванькова. – Роальд выпятил нижнюю губу и выключил диктофон. – Все. Свободен, овощ!

И встал, уступая место мордоворотам.

– С-слышь, м-мужики, – спросил вдруг лже-Иваньков, глядя то на Врача, то на Роальда и от волнения заикаясь еще сильней. – Я т-теперь как?… Я т-теперь еще ходить буду?

– Будешь, – ответил за Роальда Врач. – Но только под себя.

Мордовороты заржали.

– Садись, – сказал Роальд. – Сейчас появится Иваньков. В разговор не вмешивайся.