Елена Арсеньева - Клад вечных странников

Она резко села, сцепила зубы, чтобы остановить внезапное головокружение и вновь не привалиться к этому родному — и такому чужому плечу.

— И что ж ты тут делаешь, моя милая? — приветливо спросил старик. — Как же забрела в эти глубины преисподние?

Ирина глубоко вздохнула, пытаясь собрать свои разметавшиеся чувства и столь же беспорядочно шныряющие мысли.

— Я следила за Павлом, — пробормотала, едва владея губами. — Он внезапно появился в деревне, потом побежал к вам домой и спустился в подземелье. Я шла за ним до самого выворотня, потом опять спустилась в подземный ход…

— А, понятно, — кивнул старик. — Это он приметил, значит, где в прошлый раз выбрался. И дальше что? Вы сюда так след в след и пришли? А где же он?

Ирина легонько мотнула головой куда-то в сторону, но старик ничего не понял, поглощенный внезапной мыслью:

— Как же вы святую мельницу прошли, голуби?!

— Никакой мельницы я не… — начала было Ирина, и тут ее осенило: — Мост! Мост, который встал дыбом! А внизу лежала борона с такими вот зубьями!

— Во-во! — оживился Никифор Иваныч. — Это она и есть: святая мельница над святой бороной.

Кое-как, путаясь в словах, Ирина поведала историю борьбы со святой мельницей. Все это время она исподтишка поглядывала на Сергея, и сердце ее каждый раз болезненно сжималось при виде его недовольно сведенных бровей. Ему все это было безразлично — ее злоключения, и страх, и боль, и угроза смерти, которая в обличье человека шла с ней рядом, держала за руку, заглядывала в лицо безумными глазами…

— Вы знаете, кто такой Павел? — вдруг выпалила Ирина. — Это Стас Торопов, Псих, это убийца, он убил нескольких человек…

— Да, я знаю, — кивнул Сергей, и впервые подобие оживления осветило его хмурое лицо. — Кто бы мог подумать, что мы столкнемся лицом к лицу. Ну, теперь-то он от меня не уйдет!

Какие-то мгновения Ирина ошалело таращилась на него, пока до нее вдруг не дошло, что Сергей еще ничего не знает. Они еще не видели убитого Психа!

Она ничего не могла сказать — только слабо махнула рукой куда-то туда, где, по ее представлениям, находилась усыпальница, ставшая последним приютом Психу, осквернившему покой мертвых.

Дед споро подхватился, поднял повыше свечу и сделал несколько шагов в темноту. Ирине было видно, как он словно бы споткнулся и начал рассматривать что-то, лежащее у его ног. А там лежал труп Психа.

— Неземная си-ила… — донеслось потрясенное восклицание Никифора Иваныча. — Птица-то… птица-то его клюнула!

— Птица? — Сергей вскочил, довольно-таки небрежно выпустив Ирину из объятий, бросился к старику. — Птицы берегися страха ради твоего? Так это она? Стрела?!

— Ну да, тут испокон самострел был навострен, — совершенно спокойно, как будто о самом обыденном деле, сообщил старик. — Ежели кто сыщется такой гораздый, что через святую мельницу пройдет и потайную дверь отыщет, то уж непременно птица его клювом своим — тюк!

— Вот уж верно: за что боролся, на то и напоролся! — ошеломленно пробормотал Сергей.

— А я думаю, с чего это у меня вдруг от души отлегло? — удивленно произнес старик. — То уж было совсем помирать собрался, и вдруг — откуда что взялось?! Ожил! А птица-то уже вылетела, вот оно что… Если бы сей скаженный Пашка ее из клетки не выпустил, пришлось бы мне, старому, тебе отпирать ковчег. Меня она и клюнула бы. Ну а раз так — поживем еще, стало быть!

— То есть как — отпирать? — насторожился Сергей. — Ты хочешь сказать, что показал бы мне сокровища?!

— Твои они, — спокойно сказал дед. — Ты письмо прочел, ты меня сюда принес — твои они. Иди… владей.

Сергей кивнул, слепо оглянулся на Ирину, а потом взял у старика из рук свечу и осторожно пошел к черному гробу.

— А ты, милая, что же? — ласково сказал старик. — Неужто и не глянешь?

Ирина, не отвечая, приникла щекой к земле. Силы у нее опять кончились, и совершенно не хотелось тащиться к каким-то там сокровищам. Павел, то есть Псих, говорил, что она даже не представляет, что ищет. Ну и не представляет, и не надо. Поскорее бы вернулся Сергей…

И он вернулся. Подошел. Встал рядом — тяжело дыша, с потемневшими, расширенными глазами.

Выдохнул только:

— Да-а… — И опять замолчал, уставившись в стену.

Наконец перевел взгляд на старика:

— Слушай, дед… Закрой их обратно, а? Ну, камни эти и крест. Положи как было.

— Окстись! — слабо выдохнул Никифор Иваныч.

— Ты понимаешь… — Голос Сергея звучал виновато. — Ты понимаешь, мне самому они не нужны. Ну что я буду делать с этим Первокрестом? Да он мне руки обожжет. Это клад для России! Могу я его стране отдать? Если да, тогда заберу. Если нет — пусть дальше лежит.