Елена Арсеньева - Ведьма из яблоневого сада

Человек, который хотел убить ее, тоже проводил поезд глазами. Под его шум вполне можно было подобраться к жертве вплотную – но на это требовались одна или даже две минуты, а стремительность поезда не позволяла надеяться даже на полминуты! Теперь было уже поздно: впереди показался Самбур, оттуда шли цепочкой трактора, и рисковать сейчас, мелькать на дороге, тем паче – покушаться на женщину было бы просто глупо.

На окраине Самбура стояли рядом ферма и усадьба. Ферму охранял не слишком породистый, а вернее, вовсе беспородный, неряшливый, но очень бдительный пес, который немедленно облаял Алёну. Он истово кидался на проволочную ограду, защищая и до истерики пугая многочисленных кур. Усадьбу же оберегал сторож гораздо более благородных кровей. Алёна не знала названия породы пса, но вид его почему-то вызывал в памяти Атоса. Алёна сначала призадумалась, а потом поняла почему: такие собаки изображали мушкетеров в бесподобном мультике «Пес в сапогах». Собачий Атос очень ценил свое высокое происхождение, а потому только лишь для приличия тявкнул вслед Алёне. Так был отмечен ее вход в Самбур.

Собственно, городок (деревня? поселок?) мало чем отличался от прочих в прелестной, чистенькой провинциальной Франции, но здесь имелся красивый пруд, в котором жили какие-то невероятные утки. Изумрудно-зеленые, с красными хвостами, они неустанно шныряли от берега к берегу. Иногда их сопровождали выводки сказочно-красивых утят: ярко-желтых с изумрудно-зелеными хвостами. Ну, предположить, что желтизна постепенно могла превратиться в зелень, Алёна еще могла. Но как зеленые хвостики впоследствии сделаются алыми… Кроме неземной красоты, утки обладали еще и странными, не слишком красивыми, но, бесспорно, загадочными голосами, скорее искусственными, чем естественными, и Алёне нравилось думать, что утки занесены на Землю каким-нибудь инопланетным кораблем. Впрочем, по ее горячему убеждению, теория Дарвина была устарелой чушью: она не только фанатично придерживалась теории панспермии, но и была убеждена, что своим происхождением человечество и вообще вся жизнь на Земле обязаны палеовизиту каких-нибудь космических скитальцев, так что диковинные утки были всего лишь частным подтверждением ее общих выводов.

От пруда Алёна обычно доходила до собора – она никогда не упускала случая лишний раз засвидетельствовать свое почтение святым небесным силам, нас породившим, – и только потом пускалась в обратный путь. Все прошло по схеме и на сей раз, однако, уже повернув от собора на единственную улицу Самбура, Алёна оглянулась на сильнейший рев. Мычали коровы, которые толпились в каком-то дворе и, видимо, ждали, когда их поведут на пастбище. Хозяйка возилась с засовом низких аккуратных ворот. Поскольку у Алёны, как и у всякой читательницы великой русской литературы, с детских лет сложилось нерушимое убеждение, что коров на пастбище нужно выгонять непременно с зарей, под идиллический пастуший рожок, она посмотрела на хозяйку с неодобрением: времени-то было уже далеко за восемь! Впрочем, хозяйкой оказалась очень немолодая, далеко за семьдесят, дама с очень бледным одутловатым лицом, с глазами навыкате и совершенно седыми жидкими волосами, заплетенными в какие-то мещанские косицы и уложенными на затылке калачиком. Лицо женщины показалось Алёне знакомым, и она подумала: наверное, видела во время своих прочих визитов в Самбур. Халат на ней был тоже мещанский, синий с капустными розами, линялый, и Алёне мгновенно показалось, будто она неведомым образом перенеслась на Мытный рынок в Нижнем Новгороде, где такие халаты – из ивановских ситцев и из ивановской же бязи – испокон веков мог купить всякий желающий. Ивановских халатов Алёна терпеть не могла, а потому она поспешно перевела взгляд на коров, толпившихся вокруг хозяйки.

Коровы тоже оказались удивительные – не менее удивительные, чем местные утки. Нет, они вовсе не были изумрудного цвета с алыми хвостиками или, к примеру, желтого – с хвостиками зелеными. Коровы вроде бы как коровы – черные и рыжие. Но у них не имелось рогов, а уши оказались необычайно большие, мягкие, как бы замшевые и почему-то желтые изнутри. Отродясь Алёна таких ушей у коров не видела! Строго говоря, она вообще мало обращала внимания на коровьи уши, да и коровы, следует сразу признать, не относились к числу тех живых существ, которые встречались ей на каждом перекрестке. В любом случае коровы казались гораздо симпатичней своей хозяйки, в лице которой можно было заметить не только следы множества прожитых лет, но и явного вырождения. Ну да, здесь, в таких маленьких городках, все женятся на кузинах и кузенах, вот порода и мельчает. Об этом, кажется, еще Золя писал. А может, и Мопассан. В крайнем случае Флобер. Алёна уже подзабыла, кто именно, поскольку, за недосугом, давненько не перечитывала классиков французской литературы. Кстати, от тетушки Маргарет в мулянском доме осталось великое множество книг именно классиков, и Алёна, едва войдя впервые в дом Брюнов, немедленно дала себе слово их прочитать, на языке оригинала так сказать. Но намерения ее так и остались намерениями – прежде всего потому, что она нашла дневник Николь Жерарди.