Елена Арсеньева: Та, что поет в соловьином саду (Любовь Андреева-Дельмас - Александр Блок)

В один декабрьский день 1913 года — обычный петербургский был денек, с запоздалым мокрым снегом, ветреный, промозглый, — какой-то господин в длинном пальто остановился перед витриной писчебумажной лавки на Литейном. Лавочка эта недавно открылась, и витрина ее была полна самых заманчивых предметов: портфелей и папок, ручек-вставочек и автоматических перьев, пузырьков с чернилами, карандашей, ластиков, тетрадей, блокнотов, затейливо раскрашенных книжных закладок… Имелись кошельки и сигаретницы, а также карманные портсигары и даже зажигалки. И конечно, тут было несчетно открыток: пасхальных, рождественских, именинных. Было множество модных новинок: портретов членов императорской фамилии, а также писателей и поэтов, актеров и актрис, как театральных, так и синематографических. Да не рисованных портретов, а фотографических карточек! Стоили они, конечно, недешево, однако любопытных к витрине приманивали. Заглядится дама, к примеру сказать, на знаменитого своей красотой киноактера Ивана Мозжухина, а потом, словно невзначай, падет ее взор на хорошенькую записную книжечку в шагреневом переплете или шелковую закладочку с какой-нибудь там горой Фудзи и журавликом над ней, и зайдет дама в лавочку, и купит то, и другое, и третье. А также, глядишь, прихватит карандашик с золотым перехватиком, особенный карандашик, с одной стороны — синий, с другой — красный, чудо науки, совершенно невозможно понять, как сия новинка сделана, — а то и еще что прикупит…

«Ну давай, ну заходи скорей! — торопил молодой приказчик господина в длинном пальто, который слишком долго торчал перед витриной, словно все никак не решался выбрать вещицу по душе. — Денег за погляд, конечно, не берут… а жаль-с!»

Наконец, словно вняв его мольбам, господин оторвался от своего оцепенелого созерцания, и дверной колокольчик оживленно звякнул, оповещая о приходе долгожданного покупателя.

— Бонжур! — радостно воскликнул приказчик, неприметно потирая руки. — Чего изволите-с?

Господин — был он роста среднего, худощав, имел тонкое не правильное лицо с большими, очень светлыми, но в то же время мрачными глазами — стоял молча, сунув руки в карманы, не позаботясь даже отряхнуть мокрый снег с мягкой фетровой, весьма щегольской шляпы, и разглядывал стойку с открытками.

«Я его где-то видел», — подумал приказчик, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу.

— Вот это будьте любезны, — ткнув пальцем в одну из открыток, проговорил господин хрипловатым голосом.

«Ноги, что ли, промочил?» — подумал приказчик, а потом поглядел на выбранную покупателем открытку. Это была фотографическая карточка какой-то актрисы в разнообразных юбках, с распущенными волосами. Она стояла, подбочась, с розой в руке. Гребни с трудом сдерживали буйство ее кос, глаза сверкали…

Фотография по моде того времени была раскрашена, и видно было, что косы эти рыжие, роза — красная, юбки — темно-малиновые, передник, туго-натуго обтянувший высокую грудь, — черный, кофточка — оранжевая… Экое цыганское буйство!

Пока господин расплачивался, приказчик полюбопытствовал, что за цыганка такая запечатлена на открытке. Оказалось — артистка Петербургского музыкального драматического театра Любовь Андреева-Дельмас в роли Кармен.

Имя Любови Дельмас приказчик отроду не слышал, ну а про Кармен знал. Испанка, а может, цыганка, убил ее ревнивый любовник, которому она рога наставила.

— Какая же это Кармен? — пробормотал он. — У Кармен небось косы должны быть, как ночь, черны, а у этой — рыжие-с.

И осекся. Как бы не обиделся покупатель! Вон глаза у него какие сделались безумные! Наверное, поклонник той самой Дельмас. Обожатель. Правда, задержался он что-то в своем увлечении, обыкновенно гимназистики юные актрисочек обожают. А этот — человек уже почтенный, лет тридцати. И все ж они, обожатели, старые или молодые, все малость ненормальные, они за своего кумира… ого-го!

— Это — рыжая ночь твоих кос? — непонятно спросил вдруг господин обожатель.

— Чего-с? — не без испуга переспросил приказчик, решив, что ослышался.

— Это — музыка тайных измен? — еще более непонятно молвил покупатель. — Это — сердце в плену у Кармен?

После столь непонятных слов, странно прозвучавших в лавке вопросов он немедленно ушел. Ушел, не простясь, уставившись на карточку так, словно его вообще ничто в мире больше не интересовало, кроме изображенной на ней рыжей актрисы. Ни на какой товар и не взглянул, а приказчик даже не стал нахваливать ему новые портмоне. Без толку, сразу видно!