Сергей Валяев: Чертово колесо

У павильона кафе дымил шашлык. Продавали пиво-воду, пирожные. За деревянным столом грудилась компания любителей пива. Мимо кафе шли Павел и Маша. Павел порылся в карманах, поспешил к буфету. Маша осталась на месте; увидела, как к Павлу подходит — грузный, веселый человек из компании любителей пива. Хлопнул Павла по плечу, зарокотал:

— Пашенька! Дружище ты мой! Какими судьбами?… А мы тут авто обмываем. БМВ! Мой племяш-торгаш… Как, пивка для рывка?

— Нет, спасибо, я…

— Паша, пей пиво — будешь жить красиво. — Сосед-автолюбитель оглянулся на Машу. — Девушка эффектная, одобряю!.. Понимаю, сам молодой был… Приглашаю…

— Нет-нет, дела у нас, — отбивался Павел.

— Понимаю-понимаю, сам такой… укомплектованный был… Не тушуйся — роток на замок…

— Да-да, я пойду…

— Ты бы, Паша, заглянул как-нибудь. — Собеседник рукой взялся за низ живота. — Что-то мое брюхо не может…

— Загляну, — пообещал Павел.

Вернулся к Маше, в руках держал две бутылки воды. Женщина усмехнулась.

— Нечаянная встреча?

— Да, сосед, черт бы его… Сосед-автолюбитель…

— Тот самый… с бомбой на балконе?

— Ага… Миллион людей, и надо же… Здрасьте…

— Капитан, кажется, ваше судно дало течь? Павел посмотрел на Машу, махнул рукой.

— Ааа, пустое… Продолжим наш путь, боцман…

— Куда?

— Как куда? На остров…

— Ваш остров, капитан, кишит соседями…

— И что?

— Приглашаю вас на свой остров… Правда, кокосов не обещаю…

— Где нет кокос, там много роз!..

У касс ЦПКиО продавали мокрые, нежнолицые розы.

Розы благоухали в вазе. Прохладный вечер гулял по сумрачной квартире. Было тихо и покойно, лишь телеистерические вопли пробивали стены, но звучали умиротворяюще.

В спальне спали мужчина и женщина. Они спали, как дети, уткнувшись лбами друг в друга. Они спали, и казалось, что нет силы, способной разрушить их стойкий, благополучный сон.

Неблагозвучная, длинная трель телефона.

Маша открывает глаза, моргает; и пока вспоминает, где она, Павел спросонья привычно хватает трубку и хрипит:

— Алло? Лагунов, слушаю…

— Паша… — укоризненно сказала она.

— Короткие гудки. — Осматривается. — Ой, прости, я думал… а мы у тебя? — Опускает трубку на рычаг. — Мы спали?

— Дрыхли, — улыбается Маша, — без задних ног.

— У тебя самые красивые задние ноги в мире, — хмыкает Павел.

— Ах ты, бессовестный мужлан! — Маша наваливается на него, душит подушкой. — Проси прощения…

— Хррр-хрхррр…

— Не поняла? — приподняла подушку.

— Самые прекрасные в мире… острые зубки… зу-бищщща!

— Ах ты!.. — Снова душила подушкой. — Два раза проси прощения, сейчас же…

— Хррр-брбррххх…

— Что-что? Что там у вас? — И снова приподняла подушку.

— Уф! — тяжело дышал. — У вас… самые… — Ну-ну?…

— …самые… прекрасные… ушки-лопушки…

— Ну все! — вскричала Маша. — Ваша смерть… от подушки…

Телефонная трель разрушила игру. Маша отшвырнула подушку, подняла трубку.

— Алло? Кто это? Да?… Да?… Этот номер телефона… Кто со мной будет говорить?…

Павел отдыхал, дышал, строил рожи, дул на лицо разгоряченной любимой; она отвечала ему, но затем… Павел понял, что-то случилось…

— Да, я слушаю… Привет… Почему не узнаю?… Как вы там? Как Ростик? Не болеет?… А бабушка?… Понятно… Нет, пока не скучаю… Отдыхаю…

Павел натягивал брюки, рубашку, словно почувствовал себя чужим и лишним. Маша смотрела перед собой, говорила в трубку:

— И вы отдыхайте. Мойте фрукты. И Ростик на земле пусть не сидит. Смотри за ним. Пока-пока…

Опустила трубку, помолчала, глядя несколько секунд в себя, потом оглянулась и захохотала. Павел был одет и стоял практически по стойке «смирно».

— Боже мой! — рыдала от смеха Маша. — Что случилось, Аника-воин? Вольно-вольно… Снимай штаны, ополченец любви…

— Маша! — Топтался на месте Павел, косился на телефон. — Кажется, это муж?

— Муж! Он объелся груш!.. А ты мной объелся?

— Маша, это уже слишком, — обиделся Павел.

— А это не слишком. — Принялась сдирать с него рубашку и брюки. — Я тебе покажу, как бояться своей любви… Иди ко мне, пригожий мой… Испугали такого большого мальчика…

— Мария! — Он пытался оказать сопротивление.

Тщетно. Он барахтался в подушках, точно тонул. И тонул в объятиях, поцелуях, глазах любимой. А розы по-прежнему благоухали, скрывая в ночи свою природно порочную прекрасную улыбку.

А потом было утро. Мужчина и женщина сидели на кухне — завтракали. Молчали, разговаривали лишь руки, глаза, губы. Улыбались, но улыбка у Маши была чуть грустной.