Василий Чичков: Чертово колесо

По ночам моросил мелкий осенний дождь, в окопах стояла вода. Кому выпадало счастье, тот находил где-нибудь ящик из-под патронов, доски или просто кирпич и прилаживал под ноги.

Сержант Тимофеев еще вчера притащил откуда-то ящик из-под снарядов и аккуратно уложил его на дно окопа. Сейчас он сидел на том ящике вместе со своим сыном, совсем еще безусым мальчишкой в новом обмундировании.

— Ведь как чудно, — скручивая цигарку, говорил отец. — Прислали тебя, как по заказу, сюда, где я служу. Во сне такое не увидишь!

— Мамка каждый день повторяла, — ответил сын, — хоть бы тебя к отцу послали! Он бы приглядел за тобой, научил военному уму-разуму…

— Чудно! — еще раз повторил отец и, закурив цигарку с удовольствием вдохнул в себя едкий махорочный дым. — Ну, а как там живут, в деревне-то?

— Бабы работают, — как можно солиднее сказал сын. — Пелагею председателем выбрали.

— Они там изо всех сил стараются, а мы здесь, — после некоторого раздумья сказал отец. — А вон там, в лесу, — отец показал на восток, — сколько машин, танков! Какой только силы не собрано! Вот бы на поля-то…

Отец посмотрел на небо и еще раз затянулся. Сын тоже поглядел вверх. Низкие свинцовые тучи медленно ползли на запад. На востоке небо чуть прояснилось, и где-то далеко к земле уже пробился яркий луч солнца.

— Смотри, батя, солнце!

— А чего в нем хорошего?

— Пригреет! Посуше будет.

— На войне лучше, когда тучи. Поспокойнее.

Сын перестал смотреть на небо и, облокотившись о колени, как отец, затянулся махоркой.

— А от Степки-то ничего не слыхать? — спросил отец.

— Получили тогда одно письмо, и как в воду канул.

— Ведь вот не родилось у нас девки. А теперь матери была бы подмога.

— Мамка обещала жиличку пустить. Просилась там одна из Смоленска.

Отец не ответил. Он опять взглянул на небо, где в разорванных ветром тучах появились голубые окна.

Солнце разливалось по земле, по осенним, в золоте, лесам. Оно подсвечивало капельки на траве, и они играли радужным светом. Сыну казалось, что войны нет и ничто не может нарушить тишину осеннего дня. Но ухо отца уже уловило гул мотора. Ветер порой относил его, гул пропадал, потом появлялся снова.

— «Рама» летит, — вдруг сказал отец.

Сын приставил руку козырьком, посмотрел вверх.

— Чуть небо просветлело — и она тут как тут!

Отец бросил цигарку в грязь, снова стал прислушиваться, поглядывая вверх.

— Вон там! Видишь, летит! Пузо серебрится! Поправее облачка!

— Вижу! Высоко…

— А видит нас как на ладошке, — сказал отец. — У него там такая труба увеличительная стоит. Вот сейчас полетает-полетает и чего-нибудь придумает. Либо пушкам даст приказ, либо самолеты на нас пустит.

— Сшибить бы его!

— Из чего? Зениток здесь поблизости нет. Они там, у моста, стоят.

Он перевел взгляд на сына и с улыбкой подумал, что очень уж тот похож на него, Глаза, брови, нос. В гражданскую сам таким же пареньком был. Тоже было девятнадцать. Слава богу, воюю еще! Может, и сына пуля обойдет…

— Не жмут сапоги-то? — спросил отец.

— Нет.

— Пушечным салом почаще мажь. Для солдата сапоги вещь важная. И еще ты поначалу-то не горячись, вперед меня не лезь. Пуля против тех слаба, кто с толком воюет.

— Ладно! — ответил сын и поглядел на небо. — Слышишь, батя? Много самолетов летит.

— «Юнкерсы». Пикирующие, — пояснил отец. — Но, может, пройдут мимо.

Самолеты вынырнули из-за черных туч и теперь летели на фоне голубого неба, не очень высоко и неторопливо.

— Гляди, гляди, батя, низко, даже свастика видна.

Поравнявшись с передовой, самолеты стали перестраиваться. Они заходили друг другу в хвост, образуя круг. Молодому солдату это напомнило карусель, которую он видел в городском парке.

Некоторое время «юнкерсы» летали друг за другом, но вот головной скользнул на левое крыло и устремился вниз, к земле.

С каждой секундой самолет становился все больше. Отчетливей была видна черная свастика на крыльях.

— Батя! На нас летит?

— Левее метров на сто сбросит, — спокойно ответил отец.

Сын не спускал глаз с самолета, он видел, как из-под его крыльев оторвались две бомбы, похожие на вытянутые капельки металла, как они летели до самой земли и взорвались не очень далеко, метрах в ста слева.