Дик & Феликс Фрэнсис - Ноздря в ноздрю

— Да, у меня тоже. Ночью почти не спал. Позво­ни мне завтра.

— Хорошо, — ответил я. — Позвони вечером, ес­ли что услышишь.

— Обязательно. — И попрощался.

Остаток дня я провел в кресле. На кофейный столик положил подушку, на нее — левую ногу. Не смог переключить телевизор на неновостные кана­лы, вот и смотрел одно и то же, устаревшие новости, повторяемые вновь и вновь. Версия с арабским принцем, как мне показалось, приобретала все боль­шую популярность, возможно, потому, что никаких других не было, а эфирное время требовалось чем-то заполнить. Эксперты по Ближнему Востоку сменяли друг друга, чтобы до бесконечности комментировать умозрительную версию, не подтвержденную ни еди­ным фактом или вещественным доказательством. У меня возникло ощущение, что телевизионные компании просто позволяют некоторым из этих так называемых «экспертов» популяризировать свои эстремистские взгляды, никак не способствуя улуч­шению обстановки в тех странах, которые они поки­нули, перебравшись в Англию. Насильственная смерть и уничтожение для многих из них являлись обычным делом, и кое-кто даже оправдывал случив­шееся, говоря, что для мятежных сил его страны принц мог быть обоснованной целью, а тот факт, что пострадали невинные люди, следовало списать на неудачное для них стечение обстоятельств: вы по­нимаете, жертвы войны и все такое. Подобные ком­ментарии злили меня, но я не мог заставить себя выключить телевизор из опасения пропустить что-то новое и важное.

В какой-то момент, около пяти вечера, я заснул.

Опять проснулся словно от толчка, с гулко бью­щимся сердцем и покрытым холодным потом ли­цом, после еще одной встречи с больничной катал­кой, коридором без окон, безногой Мэри-Лy, кро­вью.

Господи, взмолился я, только бы ночью обой­тись без этого.

Но куда там.

Мэри-Лу не выжила.

В утреннем номере «Таймс», который, как все­гда, положили у двери моего коттеджа в семь утра, Мэри-Лу Фордэм значилась среди шести идентифи­цированных жертв взрыва. Остальных еще не опо­знали и, соответственно, не поставили в известность их родственников. По сведениям полиции, при взрыве погибло пятнадцать человек, но они не счи­тали этот список окончательным, потому что неко­торых могло разорвать на мелкие кусочки.

Меня поразило, что из находившихся в ложах людей кто-то мог выжить, но, судя по всему, таких набралось чуть ли не половина, хотя многие получи­ли тяжелые ранения и пребывали в критическом со­стоянии. Так что число погибших могло возрасти.

Что до меня, то колено определенно шло на по­правку. В воскресенье вечером я даже смог поднять­ся по лестнице на второй этаж. Однако выспаться не удалось и на кровати. Меня опять куда-то везли на каталке. Я уже начал бояться, что сон этот и даль­ше будет возвращаться ко мне против моего жела­ния. Оставалось только надеяться, что теперь, после документального подтверждения смерти Мэри-Лy, что-то изменится, информация эта проникнет в те глубины подсознания, где зарождаются сны.

Одетый в халат, я сидел на диване и прочитывал все статьи от первого до последнего слова. Они за­нимали шесть страниц, но чего-либо конкретного в них содержалось крайне мало. Очевидно, полиция не желала делиться с журналистами фактами, не ра­зобравшись, что к чему. Источники, близкие к по­лиции, цитировались без указания имен. Верный признак того, что журналист делился непроверенны­ми версиями.

Я сварил себе кофе и включил утренний инфор­мационный выпуск Би-би-си. За ночь полиция уста­новила имена и фамилии еще нескольких погибших, и с минуты на минуту ожидалась пресс-конферен­ция. Нас заверили, что ее покажут полностью, а по­ка предложили посмотреть «Новости спорта».

Мне показалось, что это неприлично — втискивать результаты спортивных состязаний уик-энда между сообщениями о десятках убитых и изувечен­ных на ипподроме Ньюмаркета. В 1844 году Карл Маркс сказал, что религия — опиум для народа, но теперь место религии занял спорт вообще и футбол в частности. Вот я и ждал, слушая, как «Сити» побе­дил «Юнайтед», а «Ровере» разбил «Альбион», в ожидании возвращения к более важным темам. Судя по всему, каждый из воскресных матчей предваряла минута молчания. Меня это не удивило. Минуту молчания могли объявить перед футбольным матчем и по поводу кончины любимой собаки президента клуба. Так что причин постоять в центре поля со склоненной головой у футболистов хватало.

Волновали людей незнакомые им жертвы? Пола­гаю, волновало другое: никого из родственников и друзей не разорвало. Это трудно — испытывать какие-то чувства к тем, кого никогда не встречал, кого знать не знал. Ярость — да, к учинившим такое зверство. Но забота, сочувствие? Его, наверное, хва­тало только на минуту молчания перед последующи­ми девяноста минутами криков и пения.