-- А где я могу видеть Антонину Александровну?
-- Это я, -- настороженно ответила женщина и почему-то показалась Мезенцеву еще более непохожей на Конышеву.
А женщину испугали короткая прическа незнакомца, его чистенький, совсем не поселковый вид. Она бросила торопливый взгляд во двор напротив, но там никого не было, и только тогда с испугом вспомнила, что ее собственный дом не закрыт на ключ.
-- Извините за беспокойство. Я -- старший лейтенант милиции Мезенцев, ваш новый участковый. У меня есть к вам ряд вопросов, -- говорил он, и с каждым произнесенным словом ему становилось все более стыдно. Словно это он посадил Ирину Конышеву в колонию и теперь силился доказать, что сделал это правильно.
-- Вопросов? -- удивилась женщина. -- Но я через пять минут ухожу на смену. У меня дежурство.
-- Я отвлеку ненадолго, -- Мезенцев встрепенулся, вспомнив, что не показал удостоверение, но делать это сейчас было уже глупо. -- У меня вопрос по вашей дочери...
-- Ира?! Что с ней?! -- женщина еще сильнее постарела лицом, и только теперь Мезенцев вспомнил, что не пятьдесят ей и не сорок пять, а всего-то сорок один.
-- Когда вы ее в последний раз видели? -- с дубовой хитростью поинтересовался он.
-- А что случилось? -- глаза стали наливаться влагой. -- Что случилось?
-- Так... когда?..
-- В се... сентябре... По... после суда, -- по бледной щеке скользнула слеза. -- Я собиралась... собиралась в колонию, но билеты так дороги... Я скопила немного денег и на той неделе хотела...
-- Значит, в этом месяце вы ее не видели? -- спросил Мезенцев, но спросил так странно, будто вслух объяснил себе то, что понял. У женщины было такое лицо, что она не могла врать. И он все-таки сказал, хотя и не был уверен, что это стоит делать: -- Она совершила побег из колонии...
Женщина обессиленно села и прижала фартук к губам. Мокрые глаза слепо смотрели перед собой.
Мезенцеву вдруг остро захотелось исчезнуть в эту же минуту со двора, раствориться в сыром, пропитанном едким запахом печного дыма воздухе поселка, и под это ощущение он вновь вернул в душу досаду за то, что выбрал погоны милиционера. Ничего интересного и важного, как уверял его однокашник, вербовавший в МВД, в этой работе он пока не обнаруживал. А то, что только причинял всем неудобство, -- вот это точно.
-- Если вам что-то станет известно... -- начал он и осекся. Ну какая мать станет докладывать о появившейся дочери-беглянке? -- Если... В общем, чем раньше она сможет вернуться в колонию, тем быстрее освободится уже по закону, -- еле выговорил он семиэтажную фразу и тут же почувствовал, как взмокла спина под курткой.
-- Боже мой!.. Боже мой!.. -- обреченно покачала женщина головой, на которой ветер ворошил густые седые волосы, как раз и делавшие ее старше и изможденнее. -- Она так хорошо училась... Она никого никогда и нигде не могла обидеть... Она не могла красть... Она как-то нашла пятьсот рублей в проулке. Одной бу... бумажкой... И полдня ходила по домам, выспрашивала, кто потерял... Пока один тут пьяница не соврал, что это -- его... Она -никогда... А ее... -- и ткнулась в фартук уже глазами.
Мезенцеву еще нужно было оставить свой номер телефона в опорном пункте, сказать что-нибудь назидательно-умное, а может, и вообще ничего не говорить, а просто обнять эту измученную женщину, успокоить, пообещать помочь, хотя и непонятно в чем, но по улице загрохотал грузовик, и воображаемые глаза шофера, которые могли увидеть эту его минутную слабость, заставили его сделать совсем не то, что он хотел. Мезенцев торопливо процедил: "Извините", -- и вышел со двора, попридержав калитку, чтобы она не так громко звякнула.
6
У мужчины так тряслись руки, словно по ним пропускали ток.
-- Вы должны вернуть мне пятьсот десять рублей, -- тихим слезливым голосом уговаривал он полную женщину с копной крашенных под блондинку волос на округлой, будто вырезанной циркулем голове. -- Вы обвесили меня на двести граммов. Я дома... только что...
-- Что дома?! Что перевесил?! Знаем мы вас: отсыпал пару апельсинов, а теперь права качаешь! -- на ней не было белого халата, и в своей ярко-красной куртке она казалась не продавщицей, а случайной прохожей, на время подменяющей настоящего продавца.
-- Я не буду у вас брать, -- отказалась от покупки девушка, которой уже взвесили в грязной пластиковой миске кило яблок, и пошла дальше по улице.
-- Буду -- не буду! -- швырнула продавщица яблоки в ящик, бросила под столик миску, перевернула металлическую тарелку весов и брызнула слюной прямо в лицо мужчине: -- Террорист! Ты у меня всех покупателей отпугнешь! Ничего я не буду тебе возвращать! -- и, повернувшись влево, крикнула торговке-соседке, скучающей за заборчиком из пластиковых бутылок, которые почему-то никому были не нужны в такую сырую и зябкую погоду: -- Маш, посмотри за моим гнильем! Я пойду пожру дома! А то в обед не успела, а теперь так внутри сосет, будто зверь какой завелся...
Читать дальше