Алексей Хапров - Наследник

Перед моими глазами замелькали сцены юности. Школа. Институт. Друзья-приятели. Наверное, это была своеобразная защитная реакция моего сознания на мучившие меня переживания. Ведь юность — это самая счастливая пора. Но приятные воспоминания продолжались недолго. Мною снова завладели ужасные картины прошлой ночи.

Вскрик… Окровавленное тело старухи… Таинственный силуэт…

Кто же, все-таки, мог накануне пробраться в дом? И был ли это, вообще, человек?

Запиликала телефонная трель. Я от неожиданности вздрогнул. Звонил Панченко.

— Ты привел себя в повышенную боевую готовность? — поинтересовался он.

— Привел, — ответил я.

— Как там Катерина?

— Тебе ее позвать?

— Зачем? — засмеялся мой напарник. — Я не сомневаюсь, что у нее есть надежный защитник. Ты соорудил себе охранный пост у ее постели?

— Балабол! — рявкнул я и швырнул трубку, после чего тут же отругал себя за несдержанность, представив, каким довольным хохотом заливается сейчас Панченко.

— Что случилось? — осведомилась появившаяся в холле хозяйка.

— Да так, — отмахнулся я.

— Сослуживцы подковыривают?

— Что-то типа этого.

На лице Катерины, с которого не сходил бледноватый оттенок, отчетливо читалось напряжение. Ее лоб был нахмурен, губы плотно сжаты, а скулы словно свела жесточайшая судорога.

— Не знаю, смогу ли я заснуть после вчерашнего, — пожаловалась она. — Без снотворного, наверняка, не обойдется. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил я. — Ночь, думаю, выдержу.

— Может, кофейку?

— Не откажусь, — кивнул я, и просительно добавил: — Вы бы Радика покормили.

Пропустив последнюю фразу мимо ушей, хозяйка скрылась на кухне.

Я тяжело вздохнул. Мачеха — она и есть мачеха.

Послышался свист вскипевшего на плите чайника.

— Иди сюда! — донеслось до меня.

Я прошел в "трапезную". На столе, источая аппетитный горьковатый аромат, дымилась чашка крепкого "Якобс Монарх". Катерина открыла холодильник и достала торт.

— Угощайся, — приветливо, но как-то натужно, улыбнулась она, и осторожно, одними кончиками ногтей, словно боясь пораниться, придвинула мне нож. Это был огромный кухонный нож, предназначавшийся для резки мяса.

Как часто я потом вспоминал этот эпизод!

Я отрезал небольшой кусочек, съел его, выпил кофе, буркнул "спасибо", и вернулся на свой "дежурный пост".

Хозяйка проследовала в спальню.

Приближалась полночь.

Устав сидеть, я решил размяться и походить по холлу, полагая, что это не только позволит мне коротать время, но и поможет держаться в тонусе.

Двенадцать шагов по диагонали в одном направлении, двенадцать в другом. Прохаживаясь из угла в угол, я не переставал прислушиваться ко всему, что доносилось до моих ушей, а также раз за разом бросать взгляд в окошко, выходящее во двор. Но чего-либо подозрительного пока не наблюдалось.

Через некоторое время меня потянуло в сон. Биологические часы организма были неумолимы. Стремясь прогнать пытавшуюся пленить меня дрему, я занялся активными физическими упражнениями. Стал делать приседания, повороты, наклоны. Но ничего не помогало. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, а ноги — все слабее и слабее. В какой-то момент перед моими глазами все поплыло. С трудом добравшись до кресла, я обессилено рухнул…

Проснулся я от чьего-то немилосердного потряхивания за шкирку. Словно кто-то задался целью вытрясти из меня всю душу.

Вокруг было светло. Вначале передо мной все предстало каким-то неясным и расплывчатым. Когда мое зрение, наконец, снова пришло в норму, и вернуло себе способность фокусировать, я увидел Баруздина и Панченко.

— Это еще что такое? — во всю мощь своих легких гаркнул мой шеф. — Я же распорядился дежурить всю ночь!

Я густо покраснел, и, чувствуя себя глубоко виноватым, лишь тупо хлопал глазами, не зная, что сказать в ответ.

Брови Баруздина гневно свелись к переносице.

— Что молчишь?

Он, пристально вглядываясь в пол, обошел вокруг кресла, в котором я сидел, затем приказал мне встать, и принялся меня обыскивать.

— Я не пил, — проговорил я, посчитав, что он ищет спиртное.

— Молчать! — рявкнул мой шеф.

От его дружеского расположения ко мне не осталось и следа. Он смотрел на меня с негодованием. И негодование его, надо признать, было справедливым.

Как же меня угораздило заснуть?

Баруздин тщательно обследовал все имевшиеся у меня карманы. Так ничего в них и не найдя, он недоуменно выпятил губу. Еще раз обведя холл глазами, он сквозь зубы процедил: