Алексей Хапров - Наследник

Я открыл было рот, чтобы поведать ему о событиях прошедшей ночи, но тут же передумал. Лучше промолчать. Все равно не поверит.

— Короче, побудь пока здесь, — подвел черту мой шеф. — Пока все это не уляжется. Хорошо?

— Хорошо, — со вздохом согласился я. — Побуду.

После этого мы втроем, — я, Катерина и Баруздин, — поехали в Центральный Дом Актера, чтобы решить кое-какие вопросы по панихиде.

По возвращении нас ожидал сюрприз.

— Мать Геннадия Матвеевича приехала, — сообщил Панченко.

Мой шеф с сестрой загадочно переглянулись. В их глазах промелькнула настороженность.

Когда мы зашли в дом, я увидел невысокую, сухонькую старушку, с острым, колючим носом и упрямыми, волевыми глазами.

— Мама! — с картинной трагичностью, из которой буквально выпирала фальшивость, воскликнула Катерина, и бросилась к ней. — Горе-то какое!

Но Лидия Ивановна, — так звали мать Карпычева, — решительно отстранилась от объятий невестки.

— ПСлно, пСлно, — скрипучим голосом сурово произнесла она. — Хватит играть! Не Ермолова!

Но Катерина, ничуть не смутившись, продолжала горестно заламывать руки.

— Скажи-ка мне, молодая вдова, — строго произнесла старуха, — почему о смерти своего сына я узнала только из новостей? Ты забыла, что я еще жива?

— Ой, мама, для нас для всех это был такой страшный удар! — запричитала Катерина. — Я весь день пролежала в постели. Я и сейчас еле-еле стою на ногах.

— Мы как раз сегодня хотели Вам звонить, — стал оправдываться Баруздин.

Та брезгливость, с какой взглянула на него Лидия Ивановна, недвусмысленно свидетельствовала, что она ставит его искренность ни во грош.

"Однако, бабуля крепка, — подумал я. — Другая на ее месте валялась бы без чувств. А эта не только держит себя в руках, но еще и других гоняет".

— Ой, мама, Вас же надо где-то разместить, — спохватилась Катерина.

— Я уже разместилась, — отрезала Лидия Ивановна. — И хозяйку из себя не строй! Ты ею здесь не станешь!

Она обернулась и пошла прочь. От меня не укрылось, какой дикой злобой зажглись глаза Катерины. Она выразительно посмотрела на своего брата. Тот озабоченно нахмурил лоб. Поглядев старушке вслед, они молча проследовали в спальню…

Проститься с Карпычевым по-человечески мне не дали. В день похорон к дому подкатил милицейский УАЗик. Ширяев со злорадным блеском в глазах сообщил, что это за мной.

— На допрос, — пояснил он.

Я пробовал уговорить блюстителей закона перенести визит в прокуратуру на другое время, но им все было "до лампочки".

— Это ненадолго, — успокоил меня долговязый сержант. — Всего на полчасика.

Обещанные "полчасика" продлились до сумерек.

Следователь, с виду добродушный пожилой дяденька с круглым лицом и тронутыми проседью пышными усами, на двери кабинета которого значилось, что его фамилия Романчук, и что он — "по особо важным делам", прессовал меня с какой-то фанатичной страстью. Он явно задался целью сделать из меня убийцу. Но я от своих показаний не отступал.

— Карпычева и его гостя я повез к оврагу по их просьбе, — говорил я. — Там они вышли, спустились вниз, и больше я их не видел. Что происходило в овраге — я не знаю. Было темно. Стоял туман.

Всю мистическую подоплеку произошедшего я, разумеется, опустил.

Романчук заставлял меня отвечать на одни и те же вопросы снова и снова. Я рассказывал одно и то же по восемь-девять раз.

— Ладно, — наконец, проворчал он, видимо, отчаявшись уличить меня в противоречиях, — пока свободен.

— Пока? — переспросил я, подписывая протянутые мне листки бумаги.

— Пока, — утвердительно кивнул Романчук.

Его жесткий взгляд не оставлял сомнений, что будь у него хоть одна мало-мальски серьезная улика, указывающая на меня, он бы без раздумий упрятал меня за решетку.

Когда я вернулся обратно, я от усталости буквально валился с ног. Я мечтал только об одном — бухнуться в кровать и переместиться в царство Морфея.

— Что, отпустили? — поинтересовался открывший мне калитку Ширяев, пристально оглядывая меня с головы до ног.

— Отпустили, — холодно произнес я и кивнул на темные окна дома. — Хозяев нет?

— Пока нет. Еще не вернулись с похорон.

Я прошел вместе с ним в будку и обессилено опустился на кушетку.

— Ну, как живется в господской обители? — хитро сощурился мой напарник.

— Паршиво, — признался я.

— Ну, уж прямо так и паршиво! — иронично воскликнул Михаил, и, понизив голос, добавил. — Хозяйка-то теперь свободна.