Филлис Джеймс - Невинная кровь

— Если нужно, ванная у нас на нижней площадке.

— Да, я знаю.

Чужак утерся и кротко посмотрел на нее:

— У тебя не будет неприятностей? В смысле — с полицейскими?

— Нет. Она сама покончила с собой. Ножевая рана появилась уже после смерти. Врачи легко докажут это. Ты видел: крови нет. Вряд ли закон карает за нанесение увечий трупу. Но если и так, зачем им со мной связываться? История-то грязная, с душком, и единственное, чего они захотят, — поскорее все подчистить и забыть. Ты же в курсе: ни единая душа не расстроится. Никто не будет против гибели той, кого, по их мнению, должны были казнить еще десять лет назад. «Почему ее сразу не вздернули?» — только и спросят люди.

— Да, но в полиции решат, что виновата ты.

— Предсмертная записка все объяснит.

— А если ее сочтут подделкой?

Браво! Какой изощренный ход мысли! «Ему бы триллеры сочинять», — подумала девушка, изумленно всматриваясь в мягкие, перепуганные глаза мужчины, за которыми плел коварные планы весьма острый разум. Действительно, у ночного гостя были все предпосылки для создания определенного рода книг: одержимость, неотвязное чувство вины, особое внимание к мелочам. Он слишком долго жил, раздумывая о смерти.

— Я без труда докажу, что это подлинник, — возразила Филиппа. — У меня есть образец ее почерка. Рассказ, который она написала в тюрьме, история насильника и его жены. Слушай, тебе лучше уйти, пока полиция ничего не прознала. Если, конечно, не хочешь увидеть себя в завтрашних газетах. Многим только того и надо.

Чужак покачал головой.

— Я просто хочу домой.

— Домой? — переспросила девушка.

Странно было представить, что у него есть дом — у этого ночного хищника с женоподобными руками, способными на ужасные вещи, пропахшего рвотой. Что-то он там бормотал про Касабланку… Но это уже чистый бред.

— Мы еще увидимся? — проговорил мужчина.

— Не вижу смысла. С какой стати? Связывает нас только одно: мы оба хотели ее смерти. Не слишком подходящее основание для близкого знакомства.

— С тобой точно все будет в порядке?

— О да, — невесело усмехнулась Филиппа. — В полном. Есть множество людей, которые об этом позаботятся.

У двери на полу лежал рюкзак. Девушка сразу и не заметила его. Мужчина снял макинтош, скатал и убрал внутрь. Причем явно проделывал это прежде, и много раз. Когда он потянулся к ножу, Филиппа сказала:

— Не трогай. Брось его, где лежит. Я позабочусь оставить на рукояти свои отпечатки.

Она проводила его до парадной двери, словно посетителя, которого никак не удавалось спровадить раньше. Тот поспешил по улице не оглядываясь. Девушка подождала, пока он скроется, и вернулась в спальню. Она не могла смотреть на мать, однако заставила себя взять нож и подержала его в руке. Потом выбежала из дома и бросилась к вокзалу Марилебон.

Телефонные будки у входа в главный вестибюль пустовали, разве что в самой дальней, свернувшись в комок, сидел молодой человек. Возможно, спал или же был пьян. А то и мертв.

Она отыскала в кошельке десятипенсовик, набрала знакомые семь цифр и протолкнула монету, услышав, как Морис повторил номер. Приемный отец ответил сразу же; впрочем, телефон стоял у его постели.

— Это Филиппа, — сказала девушка. — Приезжай, пожалуйста. Моя мать умерла. Я пожелала ей наложить на себя руки, она так и сделала.

— Ты уверена, что она скончалась? — быстро спросил Морис.

— Уверена.

— Откуда звонишь?

— Вокзал Марилебон.

— Сейчас буду. Оставайся на месте. Ни с кем не разговаривай. Без меня ничего не делай.

Дороги в такую рань не успели еще оживиться, и все же он должен был ехать очень, очень быстро. Через считанные минуты послышался звук приближающегося «ровера».

Дочь подошла к отцу, и тот обнял ее — внезапно, мощно, натянуто, скорее как собственник, нежели утешитель. Затем так же неожиданно отпустил. Филиппа зашаталась и чуть не упала. Пальцы Мориса впились ей в плечо, помогли устоять. Потом он подтолкнул ее к автомобилю:

— Едем, покажешь.

«Ровер» плавно остановился у дома номер двенадцать. Морис тщательно запер дверцы, тихо и невозмутимо огляделся по сторонам и, лишь убедившись, что никто не наблюдает, неторопливо тронулся вслед за Филиппой вверх по лестнице. Шаги отдавались в коридоре гулким эхом. Если отец и заметил исковерканную дверь, то по крайней мере ничего не сказал. У двери в большую комнату девушка задержалась. Морис вошел один и посмотрел на кровать. Затем бесстрастно прочел записку, взял со столика пузырек и, прочитав наклейку, вытряхнул на ладонь белую пульку-пилюлю.