Голос ее сорвался, она взяла из пачки сигарету, а Климов подумал, что беспомощность с годами превращается в ненависть. Об этом никогда не надо забывать тем, кто помыкает людьми. А еще он подумал, что страх расплаты за убийство мужа и саму Шевкопляс сделал садисткой. Как она шепнула ему ночью: «Малахольный, дурачок, с кем ты связался?» К тайнам магии стремилась приобщиться, к власти над людьми.
Подождав, когда она закурит, успокоится (спички в ее пальцах от волнения ломались), Шрамко вернулся к своему вопросу:
— Как Легостаев стал вашим мужем.
— Вы и это знаете?
— Не только.
Глубоко вдохнув табачный дым, она прикрыла веки. Несмотря на то, что держалась она уже свободней, порой с каким-то наглым равнодушием, Климов отметил на ее лице белые пятна. И, вообще, ее пока познабливало.
— Это так важно?
— Для вас — да, — уверенно сказал Шрамко и выжидательно скрестил стой взгляд с ее. — Семнадцатого августа во время ссоры был убит ваш муж, а восемнадцатого августа, на следующий день после убийства, из госпиталя исчезает Легостаев. Кто помог ему бежать и почему?
— Не ясно, что ли?
— Нет.
— Чего уж проще.
Шевкопляс еще раз затянулась сигаретой, отвела глаза.
— Он помогал мне связывать белье в узлы, а я купила лимонад, подсыпала снотворного, дала ему попить… как только он заснул, поджала ему ноги к животу, он худенький тогда был, вот такой, — она показала на свой палец, — замотала в два пододеяльника и привезла домой.
— На чем?
— Да на машине прачечной, на госпитальной… к нам многие белье сдавали… офицеры там, их жены… она скривилась, ерзнула на стуле. — Те себя любят, черную работу презирают. Ну, заодно, и я свое стирала, это нам не запрещалось.
— Так, понятно. Привезли домой…
Пленка на катушке кончилась, и Шрамко выключил магнитофон.
Шевкопляс продолжила:
— Дома у меня он оклемался, спрашивает: «Где я?» А глаза, как пуговицы: ничего не понимает. Я показала ему нож, испачканный в крови, и говорю: «Ты только что в беспамятстве зарезал человека, но этого никто не видел. Я тебя спасу».
— А он? — переживая за другого, спросил Климов.
— Заблажил…
Шевкопляс неспешно облизала губы, кончик языка уперся в угол рта.
— Что значит «заблажил»?
— Затрясся, побледнел, бросился в ноги, умолял не выдавать. Боялся, что закончит жизнь в дурдоме.
Климов с ненавистью глянул на нее: он тоже этого боялся.
— И вы, конечно, обещали?
— Да. Он был мне нужен.
— И что дальше?
— Ничего. Уехали на лесоразработки.
— За Урал?
— Червонец рассказал?
— Сейчас это не важно.
Она еще раз облизнула губы, усмехнулась.
— Да, понятно. Здесь вопросы задаете вы.
— Итак, где вы работали? Конкретно.
— За Нижневартовском, в Колекъегане. Там и новый паспорт раздобыли, — она прищурилась и отогнала дым. — Взамен утерянного выписали новый. Свидетельство о браке у нас было, вот и все.
Климов понимающе кивнул. В местах, где ощущается нехватка рук, случается и не такое.
— А как вы сделали, что он от матери отрекся?
Шевкопляс цинично хохотнула.
— Дурной глаз.
— Гипноз помог?
— И магия.
Ну да, глянув на ее беспутное лицо, с ожесточением подумал Климов, превратила парня в слякость, а теперь хохочет.
Допрос подходил к концу, когда вернулся Гульнов и, кивнув Шрамко, шепотом сообщил Климову, что Легостаева в соседней комнате.
Последним конвойные уводили Червонца. Перед тем, как отправиться в камеру, он повернулся к Климову.
— А что ж вы про сервизик-то? Забыли?
Климов усмехнулся. Кто о чем, а курица о просе.
— Ты скажи, куда мою одежду дел?
— Пропил. И в трынку просадил.
Боясь, что ему не поверят, забожился:
— Гадом буду, проиграл.
— Кому?
— Витяхе.
— Пустовойту?
— Да.
— Понятно, уточним…
— А вот сервиз…
— Ну-ну…
— Сервиз она, паскуда, Гоше-мяснику толкнула, а обещала мне.
— Нагрела, значит?
— Говорю же: падла! С кусошником связалась.
— Ай-я-яй! — покачал головой Шрамко и отошел к окну, открыл фрамугу. В кабинете было душно, сумрачно от дыма. — Обидела дружка.
Червонец замолчал и сник. Должно быть, глубоко задумался над вероломством женщин.
Климов вывел его из задумчивости.
— Квартиру Озадовского взял ты?
— Моя работа.
— Вместе с Пустовойтом.
— Я этого не говорил.
— Считай, сказал.
Уходя, Червонец сплюнул на порог и застрадал:
— «А у не-я та-а-кие малинькия х-груди…»
Когда его голос затих в коридоре, ввели бармена.
Читать дальше