Олег Игнатьев: Самый длинный месяц

— А зачем вы приезжали?

— Должок за ним имелся, бля, за Стопарем. Он, сучий потрох, три косых зажал… в отключке был все время, обкайфованный… Я покрутился, покрутился, вижу, толку нет, вот и отчалил…

— После убийства?

— После.

— А куда труп дели?

Климов понял, что задавая скользкие вопросы, можно самому потерять почву под ногами, но все мысли, все ощущения сейчас сжимались в одно-единственное желание добиться достоверности признаний.

— Я этого не знаю.

— Ой ли? — не поверил Климов.

— Да! — почти на крике заявил ему Червонец. — Она мочила, а я смылся: ноги в руки — и адью! А что они с ним сделали, не знаю!

Он уже всерьез боялся обвинения в убийстве.

Климов сделал знак Андрею, и тот выключил магнитофон.

— Поезжай за Легостаевой, скажи, что ее сын нашелся. И самого его давай сюда.

Андрей кивнул, стал одеваться. Климов потянулся к телефону.

— Товарищ полковник…

— Ты еще здесь? — удивился Шрамко и начал выговаривать: — Жену бы пожалел, она волнуется, куда мы тебя дели? Дуй домой! Приказываю. Слышишь?

— Не могу! — возразил Климов. — Такое закрутилось! Передайте, скоро буду. Может, через час.

— Ты что, совсем от рук отбился?

В голосе Шрамко послышалась досада.

— Слышишь?

— Да у меня тут труп.

— Как это… труп? — Шрамко глухо закашлял, видно, от волнения. — Юрий Васильевич, — голос его снова стал официальным. Он явно подбирал слова и интонацию. — Что там такое?

Климов спешно объяснил.

Через несколько минут ребята из оперативной группы отправились к Нюське-лотошнице, а допрос по горячим следам пошел на второй круг. В кабинет Климова снова ввели Шевкопляс, и она не стала отрицать того, что рассказал Червонец.

Не прошло и получаса, как привезли Нюську-лотошницу. Ввели под белы ручки.

Увидев дочь в окружении следователей, она исподлобно и тупо уставилась в угол, где сидела Шевкопляс.

— А ты чего тут?

— Ничего, — ответила дочь, и рот ее болезненно перекривился. — Привет, мамуля.

Та злобно воззрилась на Климова:

— За что ты ее взял? У, волк позорный! Мусор стриженый…

Шевкопляс убито попросила сигарету, и та заметно заплясала в ее пальцах.

— Не ори! Лучше припомни, как ты зятя зарубила…

Глаза Гарпенко на какое-то время померкли, приняли

отсутствующее выражение, но затем в них снова вспыхнул злобный огонек.

— А хоть и так! Убила и убила. Дочу потому как защищала!

Ее пальцы стали рвать на груди кофіу.

— Еханный наркоша! Будет он еще… да я его…

Шевкопляс опять уткнули лицом в стену, включили магнитофон.

— Только без крика. Отвечайте внятно, вот сюда, — Климов показал на микрофон. — Кто убил вашего зятя? Вы или дочь?

Пуговичка от кофты отлетела в угол, покрутилась там, легла у плинтуса. Мать Валентины Шевкопляс, эта патлатая бабища, на хрипе вытолкнула из себя:

— Я… я убила.

Не давая ей опомниться, Шрамко спросил:

— Где труп?

— Шакал он был! Над дочей измывался.

— Труп! Я спрашиваю, труп…

— Чево?

— Труп куда дели?

— А… — разом слабея на глазах, опустилась на придвинутый стул Гарпенко и глухо бросила: — Свиньям скормила.

Лицо ее стало белым, жесты дергаными. По всему было видно, что нервы у нее натянуты, а воля сломлена.

Воцарилась пауза.

Даже, если она берет на себя вину дочери, подумал Климов, сути дела это не меняет. Главное, все стало на свои места. Остальное уточнит прокуратура. Возможно, следствие будет вести Тимонин, ему и карты в руки.

— Хорошенькое дельце, нечего сказать, — нарушил молчание Шрамко и попросил Шевкопляс повернуться к нему лицом.

— Где и когда вы познакомились с Легостаевым? Ответы мы записываем на магнитофон.

Та передернула плечами.

— А какая разница?

— Прошу ответить на вопрос.

После глупых препирательств она покаянно дозналась, что «положила глаз» на Игоря в ташкентском госпитале, работала там прачкой. Она тогда сразу решила, что лучше жить с беспамятным, чем со своим наркошей, который превратил ее жизнь в сплошную муку.

— Не жизнь, а настоящий ад, — болезненно поморщилась, потерла виски Шевкопляс. — Нажрется всякой дряни, выйдет голый на крыльцо и мочится при людях. А на шее галстук-бабочка. Особый шик, как он считал. Свобода личности.

— Он что, издевался над вами? — без прежнего страха посмотрел в ее сторону Климов, и тень брезгливости скользнула по ее лицу:

— Да он садист был! Самый настоящий.

— А конкретней?

— Заставлял спать с кобелем, с ножом кидался, под дружков подкладывал…