Олег Игнатьев: Самый длинный месяц

— Удобный случай познакомиться поближе, — беспомощно развел руками Климов и резко ушел влево. В открывшийся прогал стремительно влетел Андрей. Червонец грохнулся со всего маху оземь. Хрястнулся прилично.

Вталкивая его в машину, Климов осуждающе сказал:

— Не бойся, я не кровожаден.

Червонец сплюнул.

Первой допрашивали Шевкопляс.

Усадив ее лицом к стене, как посоветовал им Озадовский, Шрамко перелистал уголовное дело, и повел допрос по горячим следам. Нервная дрожь, охватившая Климова при виде санитарки, немного ослабла, и он минут через пятнадцать начал задавать вопросы.

— Книга где?

— На кафедре, в диване.

— А моя одежда?

— Червонец прихватил.

— Хваткий на чужое, — как бы про себя сказал Андрей, но Климов перебил его:

— Куда девался Левушкин?

Шевкопляс внезапно обернулась. Глаза ее заблудили, забегали, пальцы сжали сигарету. Вся она тревожно напряглась. Табачный пепел упал ей на чулок, но стряхивать его она не стала.

— Червонец скажет.

Чувствуя, что больше не выдерживает ее взгляда, Климов заорал:

— К стене! — и она побледнела. — Слышите, к стене?!

Огонь в ее глазах погас, как будто вывернули лампочку.

— Да вы не горячитесь, не орите.

В голосе ее послышалась издевка, но она повиновалась.

Шрамко недоуменно посмотрел на Климова.

— Может быть, поедешь отдохнешь?

Климов вспомнил, как обрадовались его появлению в милиции, как его тискали в объятиях, и отказался. Жене он уже позвонил, сказал, что жив-здоров, она расплакалась и, долго всхлипывая, горестно клялась, что ей такая жизнь на нервах и слезах! — осточертела. И дети извелись совсем, переживая за него, а он… и снова слезы.

— Я спрашиваю, Левушкина куда дели?

— Червонец… в Краснодар увез. Раздел и бросил на окраине.

— Убил?

— Зачем? — пожала Шевкопляс плечами. — Голым и беспамятным у нас одна дорожка — в вытрезвитель, а потом в дурдом.

— Проверим, — усомнился Шрамко и распорядился запросить Краснодар.

Климов сцепил пальцы, сжал руки коленями:

— А этот, жирный, что насиловал девчушку, кто он?

Шевкопляс, не оборачиваясь, пояснила:

— Гоша… Мясником работает на рынке. Чокнулся на малолетках.

Климов вспомнил, как тот ползал по полу в одном носке и послал Андрея с группой:

— Привези его.

Окончательно взяв инициативу допроса на себя, Климов почувствовал, что к нему возвращается способность управлять своим душевным состоянием.

— Девочка еще в больнице?

— Да.

— В какой палате?

— Перевели в седьмую.

«Я тоже был в седьмой, — подумал Климов. — Только в другом отделении».

Шевкопляс отвечала быстро, и по всему ее виду и тону, каким она давала показания, становилось ясно, что играть со следствием она не собирается. Оставалось узнать, кто ее муж? Сын Легостаевой или Владимир Шевкопляс?

На какое-то время Климов задумался. Располагая той или иной информацией, всегда важно помнить, что может наступить такой момент, когда эта информация начнет крутить тобой по своему усмотрению. Хуже нет, когда идешь на поводу у старых догм.

— И еще: как зовут вашего мужа?

— Как зовут, так и зовут! Отстаньте от меня!

Если до этого она довольно быстро отвечала на вопросы, то теперь вся судорожно напряглась, голос сорвался.

— Игорь Легостаев?

— Не знаю я такого!

— Но его мать…

— В гробу я, — поперхнулась Шевкопляс ругательством и злобно, истерично застучала каблуками об пол, — ее видела!

— Подумайте, — урезонивающе посоветовал Шрамко и напомнил, что чистосердечное признание учитывается в суде.

Но Шевкопляс замкнулась и ничего нового уже не сообщала. Началось переливание из пустого в порожнее. Было четверть пятого, когда Климов исчерпал свое терпение. Понимая, что у него пропало всякое желание ходить вокруг да около, хрипло обронил: — Довольно.

После длительных допросов у него всегда садился голос.

— Отказываюсь! От всего отказываюсь! — исступленно- пронзительным, неприятным фальцетом заверещала Шевкопляс, и по ее реакции было хорошо видно, что она уже не просто нервничает, а на глазах впадает в истерику. — Я ничего не помню! Ничего-о-о…

Соври, цыганочка, соври, усмехнулся про себя Климов и посмотрел на Шрамко: уводить?

— Уводите.

Когда конвойный увел Шевкопляс, Шрамко устало прогнулся в спине и прихлопнул себя по бедру:

— Заканчивай, Юра. Утро вечера, как говорится… Ты и так сегодня поработал за троих. Да и вообще, — он сделал неопределенный жест рукой, — тебе бы надо отдохнуть.