Войдя в указанную дверь, состоящую из двух неслышно раскрывшихся створок, вероятнее всего сделанных из мореного дуба, Климов понял, что находится в домашней библиотеке. Все четыре стены занимали книжные шкафы и полки. Массивные, ручной работы, кое-где с потрескавшейся полировкой.
Изысканно-мягко и вместе с тем непринужденно хозяин тронул его за плечо и, приглашающе указывая на одно из кресел, улыбнулся:
— Будем знакомиться.
Он слегка поклонился и вальяжно представился:
— Озадовский Иннокентий Саввович. Профессор медицины.
Почудилось, что он слегка грассирует, но это даже понравилось.
— А я Климов, кстати, муж вашей бывшей ученицы.
— Очень приятно. А по батюшке?
— Юрий Васильевич.
— Отлично. Вот мы с вами, так сказать, и встретились. Отныне будем узнавать друг друга на улице.
— Конечно, — поспешил заверить Климов и про себя отметил, что на какое-то мгновение брови Озадовского сошлись на переносице, а взгляд стал углубленно-зорким.
— Простите, а фамилия жены?
— Сухейко.
Озадовский закусил курительную трубку с длинным прямым чубуком, задумался.
— Нет, вы знаете, не помню… Как ее зовут?
— Оксана.
Окутав себя облаком пахучего табачного дыма, хозяин прошелся вдоль книжных шкафов, отражаясь в их толстых синих стеклах, и возле одного из них остановился. Было видно, что он смущен провалом памяти, и Климов поспешил ему на помощь:
— Речь не о ней. Я, в сущности, по поводу…
— Нет, нет, — отгородился от него рукою Озадовский и двинулся дальше. — Я должен вспомнить. Это, знаете ли, непорядочно ссылаться на свою забывчивость. Если хотите, глубоко безнравственно… — Подойдя к столу, он захлопнул лежавший на нем фолиант в старинном переплете и повернулся к Климову. — Никаких поблажек собственному мозгу! Я уже не говорю о совести и о душе. Иначе деградируешь… Станешь думать одно, вещать другое, а делать вообще черт знает что! Извините, помянул нечистого.
Теперь неловкость почувствовал Климов и, не зная, что делать с руками, скрестил их на груди. Поза вышла чересчур глубокомысленной, и он сомкнул их за спиной.
Озадовский чубуком потер щеку.
— Оксана, гм, Оксана… И когда она училась у меня?
— Семнадцать лет назад.
— Так-так… Сухейко, говорите… Очень любопытно. — Он пролистнул стопку бумаги, покрутил на столе пепельницу. — Гм. В те годы кафедра располагалась в старом здании…
Мы изучали со студентами биохимизм шизофрении…
— Оксана делала доклад по почерку больных и по каким- то там кислотам… — подсказал Климов, недовольный своей обмолвкой насчет жены. Хотя, с другой стороны, и упрекать себя не в чем: не строить же беседу с корифеем отечественной психиатрии по казенному сценарию: вопрос — ответ. В жизни даже умение рассказывать анекдоты может помочь достичь большего, нежели специальные знания. Главное, знать, кому их рассказывать. Когда человек способен развлекать себя в обществе других, это всегда покоряет. Люди редко покровительствуют скучным. А он, вместо того, чтобы бодро весело поведать два-три курьезных случая из своей практики, загнал старика в угол принудительных воспоминаний. Вряд ли он оттуда скоро выберется.
— Кислоты, почерк… Вспомнил! — Обрадовался Озадовский. — Теперь вспомнил. Небольшого такого росточка с большими серыми глазами. Верно? И восхитительной улыбкой…
Климов щелкнул пальцами.
— Вот это память! Нам бы, сыщикам, такую…
Озадовский просиял.
— Не жалуюсь, не жалуюсь… И Ксюшеньку Сухейко помню… Как же, как же… Староста кружка. Зря она ко мне в ординатуру не пошла. Должно быть, до сих пор очаровательна?
Мысленно представив жену в пору студенчества, в белом халатике, с красивой стрижкой, Климов пожал плечами и, всем видом показывая, что ему как мужу судить трудно, уклончиво ответил:
— Молодость всегда прекрасна.
— Не скажите, — нравоучительно поднял палец вверх хозяин и пыхнул дымком. — Скромная красавица — редкость в наши дни.
Оставалось согласиться, сделав неопределенный жест рукой. Этот большелобый старик начинал ему нравиться. И в доме все так чисто. Прибранно, уютно. Интересно, кто ведет его хозяйство?
Заметив отсутствующий взгляд Климова, Озадовский грустно улыбнулся.
— Когда человек угасает, с ним всегда и во всем соглашаются. Ведь ничего не исправить. Вот и вы согласились, а думаете о своем.
— Ну, что вы, — посмотрел ему в глаза Климов и, кажется, покраснел: стыдно отвечать невпопад тому, кто брался исцелять людские души. — Просто я рассматриваю книги.
Читать дальше