Андрей Мягков - «Сивый мерин»

Мерин сознавал, что говорит намного громче, чем обычно положено в кабинетах начальства, но ничего не мог с собой поделать. Ему казалось, убавь он звук хоть на полтона — исчезнет соль его умозаключений и уставший за день, по горло набитый подобными докладами Скоробогатов не уловит главного.

— Логичнее было бы наоборот: сначала поинтересоваться, не разговаривал ли я с Нестеровой, и только в том случае, если нет, повязывать их вселенской любовью и трагическим разрывом, правда ведь? А так — это же скорей донос, чем дружеские воспоминания. А тут как раз солнышко выглянуло и мне с камина зайчик в глаза…

Что это?

Сева так разволновался, что, не спросив у хозяйки разрешения, вскочил на ноги и зашагал по необъятному пространству гостиной, претенциозно напоминающей по меньшей мере будуар фрейлины времён Екатерины Великой. Не было сейчас такой силы, которая могла преградить ему путь. Туда, скорей, без объяснений, любым способом к небольшому и пока неизвестному ещё предмету, прожигающему своим солнечным отблеском малахитовые изразцы камина.

Что это?

Перст ли, указующий направление судьбоносного открытия?

Дьявольский оскал, призванный развеять в прах мимолётное вдохновение?

Что это? На изящном зелёном квадратике старинного кафеля, пронизанные светлым кожаным ремешком возлежали самые, по утверждениям знатоков, точные в мире в золотом корпусе мужские часы фирмы «Роллекс».

Замуж она так и не вышла — зачем? Росписи, венчания, кольца, клятвы — всё это от лукавого. В лучшем случае — дань прелестной старине, не более того. Предложения, разумеется, были и весьма лестные, но она никогда всерьёз не задумывалась о домашнем очаге. Мужики по природе своей настолько непостоянны, что любая попытка заключить их в клеть семьи изначально, как говорится, обречена на провал. Да и нет ничего естественней и в конечном итоге удобней, чем свободные отношения. Тут и простота, и лёгкость, и глубина, какая порой, заметьте, и не снится иным обременённым супружескими отношениями.

Вера Нестерова сидела на краешке кресла, поджав под себя коленки. Основной её целью, могло показаться, была демонстрация замысловатости узлов, которыми она завязала длинные, без колец пальцы. Да, с Кораблёвым она знакома со школы, чуть ли не с первого класса, кажется. Одно время даже сидели на одной парте. Женя с Веткой, а она с Кораблёвым.

— Ветка — это?..

— Это Светлана Нежина, нас три сестры было, в школе так прозвали. Нет, на свадьбе Кораблёва с Женей она не присутствовала, работала в это время в киноэкспедиции, узнала спустя месяц, наверное.

Удивилась? Да нет, пожалуй, Дима никогда не был однолюбом, постоянством не отличался, говорят, прямо от свадебного стола увязался за какой-то бабой.

Встречаться? Да, приходилось, но не часто. Особенно последний год, когда они с Женькой расстались. Видимо, школьные годы исчерпали душевную щедрость. От любви ведь тоже устаёшь, не правда ли? Когда чего-то много — надоедает. Вот и мы трое последние годы отдыхали друг от друга. Или же с самого начала наш тройственный союз был придуманным, навязанным учителями, а мы только поддерживали версию неразлучности, интересничали, привлекая к себе внимание. А это не могло не сказаться на дальнейших отношениях.

С Женькиным отцом она, конечно, знакома, бессчётное количество раз бывала в их доме, какое-то время, года три, наверное, даже жила у них — с восьмого по десятый класс, когда родители уезжали за границу.

А вот когда видела Михаила Степановича в последний раз, Вера вспомнить не могла, хотя по просьбе Мерина и напрягла память. Ясно, что давно, скорее — даже очень давно, что-нибудь лет эдак десять тому, если не больше.

— Вы, наверное, знаете, он ведь очень болен. Болезнь Альцгеймера.

Ни кровинки в лице.

Голос низкий, почти мужской.

Каштановый цвет волос может сойти за натуральный, если убрать излишнюю симметричность высветленных прядей.

Нос не «греческий», не широкий, не курносый — никакой. Просто нос. Или так: неброская простота безукоризненных линий виртуозно вылепленного носа подчёркивается едва заметным подрагиванием чувственных ноздрей. Перебор, конечно, но тем не менее…

Глаза обнажаются редко, лишь в моменты непосредственного изумления, и тогда становится ясно, что природа расщедрилась, присыпав голубизну зрачков алмазной крошкой. В основное же время глаза надёжно прикрыты не пропускающим свет частоколом ресниц.