Из состояния "философической" созерцательности майора вывел вопрошающий голос Зубова.
— Геннадий Ильич, скажи по честному… ты рассчитывал на такой исход?
Брызгалов задумался: — По честному, Андрей Сергеевич?.. нет… но… как бы это… не исключал. В субботу Кандинский закатил мне такую лекцию о самоубийствах… так что — не исключал. Но — по честному — меня ведь волновало совсем не это! Как собрать доказательства его вины, а главное, что сошедший с ума Люмбаго может представлять опасность для окружающих — вот что меня беспокоило…
— Так, значит, майор, в сумасшествии Николая Ивановича ты уверен?
— Уверен. Я, конечно, не психиатр, но… Кандинский, думаю, со мной согласится.
— Говоришь, Кандинский? Дай-то Бог… Заключение известного независимого психиатра нашей конторе очень даже не повредит…
…переменил направление разговора Зубов — пристально разглядывающий выпавший из левой руки Люмбаго маленький никелированный пистолетик.
Сияющие радостью глаза Лидии Николаевны вознаградили Брызгалова за все хлопоты и треволнения сегодняшнего бессолнечного сентябрьского понедельника. И ещё: встречая его в прихожей, женщина произнесла всего два слова: "Геночка… Жив…", - но как она их произнесла! Они прозвучали дороже всех мыслимых и немыслимых объяснений в любви, всех клятв в вечной — до гроба — верности! Услышав эти два слова, Геннадий Ильич почему-то вспомнил шуточный прогноз Яновского и сразу подумал: "Нет, Андрей Игоревич ошибся. Моей холостяцкой жизни наступает, похоже, решительный конец. Надолго ли? Ну, это — как Бог даст…"
За ужином, за вкуснейшими пирогами столь возвышенный строй мысли удержаться не мог, и в Брызгаловской голове замелькали, перемежаемые милой болтовнёй с Лидочкой, беспорядочные обрывки мыслей:
"А бабский-то телефон — а? Ох, Марья Сергеевна, Марья Сергеевна! А Зиночка?.. ничего — ей Яновский "нагадал" принца… и Люмбаго, Люмбаго… интересно, что ему открылось в последний миг?.. нет! Не сейчас!"
Мысли о прокуроре и о завершившемся расследовании настолько не гармонировали с Лидочкиной прозрачной радостью, что Брызгалов всеми силами гнал их от себя. Впрочем, и самому — сегодня нет: ни об Игоре Олеговиче, ни о Васечкиной с Олудиной, ни о Сазонове, ни о Люмбаго — ни о ком из не хотелось думать сегодня. Завтра — другое дело. А сегодня… болтовня с Лидочкой, бутылка купленного им по дороге "Рислинга", мягкий свет старой настольной лампы — и всё! Более на сегодня ему ничего не надо!
Что он незаметно для себя рассказал Лидии Николаевне обо всех перипетиях завершившегося расследования, Брызгалов обнаружил, только услышав её неожиданный комментарий:
— Бедненький… Как он, наверно, страдал…
— Кто — бедненький?
— Прокурор… Николай Иванович…
— Лидочка?!
Геннадию Ильичу хотелось возразить, что гораздо большей жалости, чем убийца-прокурор заслуживают его жертвы, но, вспомнив о душевном заболевании Люмбаго — а приглашённый полковником Кандинский подтвердил, что, по всей вероятности, прокурор был-таки отягощён каким-нибудь психозом — не стал возражать Лидии Николаевне, а все свои противоречивые мысли и чувства выразил в одном восклицании: Лидочка!
— Вот уж воистину женская логика! Но, Лидочка, знаешь… я её хоть и не понимаю, но чувствую: ты права. И всё-таки… Запад есть Запад… а женщина есть женщина! И чтобы её понять…
— А зачем её понимать, Геночка? Её не понимать надо, а принимать! Если, конечно, любишь. Всю — со всеми её противоречиями, со всей, если хочешь, стервозностью. Ведь женщина — это… это… помнишь, вчера?.. когда мы ласкались?..
— Ну да! Выдрала меня за волосы, а теперь — "ласкались"! У-у, Лидка! У-у, негодница!
Геннадий Ильич потянулся, чтобы обнять и расцеловать Лидочку, но женщина его остановила:
— Погоди, Геночка. Дай доскажу. Так вот, когда мы ласкались, — лукаво поведя глазами, повторила Лидия Николаевна, — ты ко мне обратился в шутку: Ваше Величество Госпожа Рабыня. А сегодня, знаешь, я вдруг вспомнила, и мне показалось, что это совсем не шутка. Каждой женщине хочется, чтобы перед ней преклонялись — Ваше Величество. Каждая женщина мечтает повелевать — Госпожа. И каждой женщиной необходимо командовать — Рабыня. Вот и всё, Геночка — никакой особенной женской логики. Только — чтобы всё сразу. И обязательно — с большой буквы: Ваше Величество Госпожа Рабыня.
Январь — Ноябрь 2001 г.
Ноябрь 2006 г.