Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

— А насколько серьёзно… не знаю, Зиночка… похоже — серьёзно… но только жениться… честно скажу, пока не решил… это, наверно, Марья Сергеевна — соседка… как говорится, без меня меня женила… хотя… нет, не исключено… а вот поздравлять, Зиночка, рано… и вообще — с чем поздравлять?.. это ведь только вам женщинам кажется: была бы свадьба, а там хоть трава не расти… не всем, конечно, но большинству… подавляющему, я бы сказал, большинству… нас подавляющему — мужчин. Прости, Зиночка! Хотел пошутить, но чувствую, что несу какую-то обидную чушь… прости… вот так, Зинаида Яковлевна, стало быть, обстоят дела.

Кое-как дохромав до финиша, Геннадий Ильич зашуршал бумагами, Озяйкина устроилась за своим секретарским столиком — её глаза заволакивались слезами. Видя как больно ранили женщину его благие намерения, Брызгалов несколько по-иному взглянул на своё только что мелькнувшее в уме "самоедское" покаяние:

"Ох, уж эта жизнь! Опрокидывает любые схемы! Как же, "пытка надеждой" — жестоко, видите ли! А если женщина эту "пытку" готова сто крат предпочесть окончательной утрате иллюзий? Если это вообще для неё не пытка, а тоже — своеобразная эротическая игра? Да, немного болезненная, но в целом — приятная? Возбуждающая, волнующая и — главное! — дающая безграничный простор фантазии? Кто может поручиться, что Зиночка, в мечтах выстраивая с ним идеальную семейную жизнь, не жила этой жизнью куда полнее и ярче, чем это могло быть в самой распрекрасной действительности?"

Воздух в брызгаловском кабинете сгустился до такой степени, что мухи уже не могли летать и расселись по потолку и стенам, телефон не звонил, компьютер выдавал полную абракадабру, Зиночка, пытаясь сдерживать слёзы, хлюпала носиком в углу — словом, все признаки надвигающегося Конца Света и Страшного Суда. Если бы позволяло время, то Геннадий Ильич, борясь с этим вселенским ужасом, наверняка бы выпил бутылку водки — увы, время не позволяло: требовалось срочно звонить Долгову.

Разговор с умным, увёртливым экс-адвокатом сложился труднее, чем предполагал Брызгалов. Ни в коем случае не подозревая Люмбаго, Алексей Дмитриевич, тем не менее, отчаянно темнил: то ли в силу своей профессии, то ли просто из опасения случайно проговориться; не умея разгадать подоплёки следовательских вопросов, он имел к этому основания. Но всё же после двадцати минут взаимного телефонного "дипломатничания" Геннадий Ильич получил нужные сведения: да, двадцать восьмого в районе семнадцати часов Люмбаго заходил к нему в офис, да, долго не засиделся, ушёл минут через сорок, да, слышать его разговор с Сазоновым Николай Иванович мог… да, да, да — и в конце: а почему, Геннадий Ильич, это вас так интересует? Вы что, всех гостей моего юбилея собираетесь проверять столь тщательно? Так-таки — всех? Да, в этом случае вам не позавидуешь! Что ж, желаю удачи.

Закончив разговор, Брызгалов с каким-то надуманным поручением услал Зиночку в центральное управление — он сейчас не мог позволить себе роскоши смотреть в её отуманенные слезами глаза — и, прежде чем звонить полковнику, попробовал оценить сложившуюся на данный момент ситуацию.

"Зубов со скрипом, но — "за". На сколько процентов он верит в виновность Люмбаго, а насколько боится оставлять на свободе вооружённого сумасшедшего — не суть. Проконсультироваться у Кандинского?.. надо бы, но… время! время! Разве что полковник будет настаивать… чёрт! А если, действительно, всё это — мои фантазии? Недаром две ночи подряд снился какой-то дурацкий сон! И вообще: всё это дело — дурацкое! То рабыни, то двойники, то сумасшедший прокурор, то Зиночка с Лидочкой! Ничего себе — перспективы! Если сегодня не убьют, то завтра женят! Что, майор, дрейфишь? Ничего, назвался груздём — полезай в кузов! Стало быть, так: у Зубова получить "добро", а после показаний Долгова полковнику не открутиться, облачиться в бронированный жилетик и в гости к Николаю Ивановичу. Нет, одному нельзя… поди потом докажи, что я ему этот грёбаный "Браунинг" не подбросил… надо с собой взять Анисимова и Костенко… и что? Втроём — в гости? К одинокому, очень немолодому прокурору? Оно как-то вроде бы и не того… чёрт! Дурацкое дело! И никакого, конечно, суда не будет! Спятил Николай Иванович или не спятил, а дорога ему одна — в психушку. Если, разумеется, я не свалял дурака, и убийца — действительно — Люмбаго… нет… не свалял! Слишком уж всё сходится! Ладно, майор, "вшей" оставь на потом, а сейчас — действуй!"

Душа болела невыносимо. Принятые час назад три таблетки димедрола, три реланиума и четыре нозепама совершенно не действовали. Так же, как и коньяк, который Николай Иванович пил прямо из горлышка — каждые пятнадцать, двадцать минут прикладываясь к бутылке. Возможно, выпей он сразу литра полтора этой целительной влаги, то алкогольное отравление хотя бы на несколько часов оказалось сильнее терзающих душу Люмбаго демонов, но зажатый в пыточные тиски мирового масонского заговора мозг прокурора не мог видеть этого выхода: боль нарастала, разодранная душа Николая Ивановича беззвучно вопила, взывая попеременно то к Надзирающему Снизу, то — на всякий случай! — к Надзирающему Сверху. Тщетно! Масоны были сильнее Их обоих вместе взятых.