Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Он откинулся на спинку стула, сцепил руки на затылке.

Заботкин молчал.

Какое-то время они безмолвствовали оба, затем Анатолий Борисович вслух высказал предположение:

— Я так понимаю — вы выбираете для себя один из двух возможных вариантов? Ибо третьего не дано.

— И вас не смущает то обстоятельство, что я могу предать огласке ваши методы работы? — поинтересовался Заботкин.

— Не смущает, — искренне расхохотался следователь, — отнюдь. Настолько не смущает, что вам это, боюсь, даже представить себе трудно, насколько. Фраза получилась, прошу прощения, несколько корявой, но вы, я думаю, меня поняли, да? Аркадий Семенович? Я прав?

Заботкин не мигая, молча смотрел в глаза следователю.

— И потом, Аркадий Семенович, вы напрасно приписываете эти безобидные хитрости в методике общения с подследственными исключительно мне. Я этого не заслужил, с моей стороны это всего-навсего жалкий плагиат того, что было изобретено еще в 13 веке во времена папской инквизиции и что до сих пор с большим успехом применяется во всех пенитенциарных заведениях мира. К тому же я не судья, вы не еретик и мы с вами не в католической церкви, поэтому и «методы», как вы выразились, у меня, согласитесь, почти по-детски невинны. Все ведь постигается в сравнении, не правда ли? Ну да вы неглупый человек, все и без меня понимаете.

Аркадий Семенович помолчал еще пару минут, как бы мстя следователю, давая ему понять, что и он тут вовсе не лыком шит. Затем, приняв для себя какое-то решение, сказал.

— Да и вы тоже, сдается мне, не лаптем щи хлебаете — уж позвольте комплимент за комплимент. — Он с неожиданной легкостью придвинулся к столу, положил на него локоть и в очередной раз поменял положение ног. Спросил с улыбкой: — Ну и что же вас интересует?

Этот небрежный вопрос маститого шулера знаменовал собой не что иное, как полную и безоговорочную капитуляцию, с одной стороны, и безоговорочную же и полную викторию — с другой. Это означало, что никаких «вариантов» поведения свидетеля быть не может, ни к каким наркотикам и, того хуже, к приемам, названным в честь французского маркиза де Сад, следователю обращаться не предстоит, а предстоит откровенная дружеская беседа двух умных, интеллигентных людей, озабоченных одной только заботой: о благе Отечества.

Оба посетителя следственного изолятора отдавали себе в этом отчет.

— Ну вот и славно, вот и гора с плеч, — обрадовался следователь. — А то теряем время на мадригальные словеса, а воз и ныне там. У меня к вам и вопросов-то не так уж чтобы очень, мы многое знаем, просто хочется квалифицированного подтверждения. Итак. Скрипочку под раритет итальянский кто вам готовил?

— Это не ко мне вопрос. Я кассиром работал.

— А к кому?

Заботкин помолчал.

— К Лерику.

— Это, случаем, не Жебран Якуб? Я слышал, он виртуозно Страдивари делает, недаром Кремонский институт закончил.

— Не ко мне.

— Ясненько. Тогда едем дальше. Где он теперь?

— Кто? — не понял Аркадий Семенович.

— Итальянец этот, Страдивари. Где он?

Заботкин открыл было от удивления рот, но Трусс его опередил:

— Только не говорите, что он помер, об этом я слышал и по сей день скорблю вместе с мировой музыкальной общественностью. Я спрашиваю о предмете его творения, о скрипке, которая до недавнего времени хранилась в доме вашего тестя, композитора Твеленева Антона Игоревича. Меня интересует местонахождение шедевра в настоящее время.

— Этого я не знаю, — мотнул головой Заботкин и, заметив на лице следователя недовольство, добавил: — Могу только предполагать.

— Предполагайте, — санкционировал следователь.

— У Тыны.

— Тыны? — переспросил Трусс. — Вы имеете в виду Модеста Юргеновича Тыно?

— Именно его.

— И каковы основания для подобного предположения?

— Основания самые незатейливое: его поместье обнесено двойным с колючей проволокой забором, за которым взвод автоматчиков следит, чтобы внутрь не пролетали мухи. Без армейского подразделения его не возьмешь.

— Так уж и «армейского»? — притворно не поверил Трусс.

— Именно так.

— А он, что, в свободное время музицирует…

— В жизни своей он, если и музицировал, то исключительно на милицейском свистке — грубо прервал его Заботкин, — и то в глубокой молодости. Это он под любовника дочери своей прогибается, под Федьку Колчева…

— А ваш Николай Семенович тут каким боком?

— Николай Семенович мой большой аферист, бизнесом увлекается. Лерик к нему в ноги за помощью, он выгоду для себя унюхал, накопал где-то нефтяного эмирата арабского и хочет впарить ему скрипку за нереальную сумму — тому все равно сколько, лишь бы подлинник: внук нотную грамоту постигать приступил. Ну вот, Николай Семенович мой, по давней привычке чужими руками загребать, и меня пристегнуть решил…