Андрей Мягков - Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

— Антон, ты совсем плохой, я могу отправить тебя обратно в камеру, отдохни, завтра продолжим. Могу отпустить восвояси, заменить пресечение на подписку о невыезде, но это, повторяю, для тебя чревато. Можем продолжить сейчас — выбирай.

Он говорил это, твердо сознавая, что никакой отсрочки конечно же не будет: клиент «готов», тепленький, лучшего случая не представится. Сейчас, только сейчас и немедленно.

— Ну, выбирай!

Кашель драл Антону горло, он хрипел, кровь схаркивал себе на брюки, из последних сил сдавливал руками живот, чтобы кишки не вывалились наружу.

— Выбирай! — в очередной раз приказал Трусс. Момент был для него наисчастливейший: зубной эскулап наконец-то намертво захватил щипцами во рту пациента гнилой остаток корневища и теперь никакие и ничьи страдания не могли лишить его счастья предстоящей победы.

— Выбирай!!

Приступ кашля, постепенно затихая, переместился вглубь, в недра грудной клетки, говорить Антон еще не мог, он только закивал головой и пальцем ткнул в пол: мол, сейчас, сейчас, сейчас.

— Ну вот и правильно, — похвалил его «хирург», — опухоль надо удалять с корнем, пока метастазы не победили. А то, что бо-бо при этом — ну что ж, в жизни всякое бывает. Потерпеть придется. Мы, Антон, вот как с тобой поступим: тебе говорить трудно?

Антон смотрел невидящими глазами — никого перед ним не было, никто не сидел перед ним на стуле — пятно темное, расплывчатое, шевелится, спрашивает: «Тебе говорить трудно?» На всякий случай он кивнул: «Трудно».

— Ну и не будем, если трудно, — тоном заботливого педиатра продолжило «пятно», — мы так поступим: говорить буду я, даже не говорить, а шептать, чтобы слух твой не напрягать, а ты, как только фалыпьку какую в моих словах уловишь, негармоническое сочетание звуков, другими словами, диссонансик какой, сразу знак подай, мол, стоп, дяденька, не ту нотку нажал, диезик тут, а не бемольчик. Я нотку с твоей помощью выправлю, вернусь к консонансу и дальше поеду Вместе поедем. Идет?

Антон, как ни напрягал сознание, не мог взять в толк — какую «нотку», какой «диезик», в какой такой «консонанс» они «дальше поедут»? Он молчал.

Трусс расценил его молчание по-своему.

— Ну, видишь, как хорошо, как складно все складывается, прости за тавтологию. Если с таким дружным консенсусом все и дальше пойдет — мы с тобой горы свернем. Ты только взгляд на мне сосредоточь, а то он у тебя, старик, затуманен как-то и по сторонам бегает. Ты на меня смотри, не отвлекайся и слушай внимательно. Договорились? — Он пощелкал пальцами перед его носом. — Эй, парень, ты меня слышишь?

— Где Тошка? — выдавил наконец из себя Антон.

— А-а-а, вот ты о чем, — после некоторой паузы Трусс протянул букву «а». — Ну к этому вопросу мы еще вернемся, я тебе обещаю, а пока давай все по порядку. Значит так: их было четверо: Федор Колчев, Игорь Каликин, Герард Твеленев и — он помолчал, продолжил доверительно: — небезызвестный нам с тобой Антон Маратович Твеленев. Так? Кому-то одному из этой великолепной четверки, назовем его пока «Икс», или «Игрек», как тебе больше нравится, пришла в голову не бог весть какая оригинальная мысль ограбить старого и, по мнению многих, весьма небедного композитора. У тебя нет желания назвать имя этого мыслителя?

Антон молчал.

— Хорошо, тогда продолжим, пока я справляюсь без подсказок, но учти, твоя помощь мне в дальнейшем будет необходима, и ты должен быть в этом заинтересован. Итак, узнать имя этого проходимца проще, чем репу выпарить: это Федор Колчев, сын писателя Аммоса Федоровича, многолетнего сожителя твоей матушки Валерии Модестовны Твеленевой, в девичестве Тыно. Надеюсь, никаких семейных тайн я тут тебе не раскрываю?

Антон молчал.

— Ну вот и я так думаю: какие могут быть тайны в семейном кругу Вернемся к Колчеву.

Почему именно он? Давай рассуждать логически. Герард Твеленев — человек неадекватный, ни на какие идеи он не способен, но исполнитель — собаки преданнее. Деньгами его не купишь, он просто не знает, что с ними делать, ни за какие коврижки на подлость не заманишь, но… И это все знают: стоит сказать, что это в интересах отца его приемного, и он не то что украсть — себя убьет, не задумываясь. С ним так и поступили, мол, это по просьбе Марата Антоновича. Теперь ваша милость, — Трусс протянул ладонь в сторону Антона и в знак особого уважения слегка наклонил голову, — ваше благородие, госпожа удача. Тебе деньги нужны, конечно, они всегда всем нужны, даже нашему заядлому яхтсмену Абрамовичу, но не до такой степени они тебе нужны, чтобы замышлять и организовывать преступление. На себя и свою Люси-и-ию, — он протянул букву «и», — тебе от родных, думаю, перепадает. Ты же на преступление согласился из боязни, что тебя кумир твой, Федя, заподозрит в трусости, а допустить подобный позор ты никак не мог, вот и пошел на подлость. Так? Ты возражай, возражай, если я неправ, не молчи или кивни хотя бы в знак согласия, а то ведь мне не по себе как-то, вроде сижу в сумасшедшем доме — сам с собой разговариваю.