Кирилл Шелестов - Погоня

Плохиш не угадал. Наступал священный момент: Храповицкий собирался петь. Обычно это случалось ближе к ночи, когда он успевал основательно нагрузиться, но сегодня был особый случай. На Плохиша дружно зашикали — во время пения Храповицкого полагалось хранить гробовую тишину, не дозволялось не то чтобы говорить или жевать, но и дышать рекомендовалось вполсилы.

Все надеялись, что Храповицкий исполнит нечто приподнятое, но он неожиданно запел про ушедшую любовь, которую кто-то не сумел сберечь и потому она куда-то делась. Он с чувством поведал, как поросло травой место прежних встреч, и, повторив эту строфу, опустил курчавую голову, словно все еще пребывал во власти поэтических воспоминаний. Когда последний аккорд утонул в бурных аплодисментах, я встал рядом с Храповицким и взял у него микрофон. Народ воззрился на меня, пораженный моей дерзостью.

— Дорогие дамы, — произнес я, оглядывая разношерстные ряды проституток. — Дорогие дамы, мы любим вас, а вы любите деньги. Владимир Леонидович поручил мне сделать вам небольшой подарок по случаю нашего праздника. — Я положил на стол три пачки долларовых купюр. — Разделите их, пожалуйста, между собой.

От раздавшегося визга у меня заложило в ушах. Я помахал всем рукой и пошел к выходу.

— Дурак! — проговорил мне вслед Храповицкий беззлобно, но с досадой.

Через час в тесной Настиной каморке я пил чай, скрипя единственным колченогим стулом. Настя сидела напротив на низкой кушетке и не сводила с меня сияющих влажных глаз. Огромный пушистый сибирский кот с наглой физиономией любимца угрюмо косился на меня из угла.

— Это, случаем, не ваш питомец производил дизайнерские работы? — спросил я, кивая на рваные лоскуты обоев над плинтусом.

По инерции мы с Настей еще говорили друг другу «вы». Настя укоризненно посмотрела на кота. Тот отвернулся и сделал вид, что говорят не о нем.

— Он, — признала Настя. — Я стараюсь ему объяснить, что так нельзя, но у него на этот счет свое мнение.

— Он и у меня будет мебель драть?!

— Мы пострижем ему когти, — поспешно заверила Настя.

— А нельзя ли оставить его здесь, на память хозяйке, а?

В глазах Насти отразился ужас.

— А может, мы лучше не будем переезжать? — робко предложила она. — Здесь можно жить всем вместе. Мне кажется, если хозяйке доплатить, она не станет возражать...

Идея переезда ко мне почему-то пугала ее больше, чем ее кота — перспектива стрижки когтей. Я оглядел ее комнатушку: книги стояли на подоконнике и на полу. Кроме кушетки и стула, занятого в настоящее время мною, был еще старый письменный стол, залитый чернилами, и облезлый шкаф. Другой мебели не наблюдалась.

— И много придется доплачивать? — поинтересовался я.

— Не знаю, но вы не беспокойтесь, я заработаю переводами. Или буду давать частные уроки.

— Кстати, об уроках. Вы не потеряли сумку, которую я вам отдал?

— Нет, вот она, — Настя вытащила из шкафа сумку.

Я открыл ее и заглянул внутрь: деньги были на месте.

— Думаю, в ближайшее время вам не придется подрабатывать переводами. Читайте спокойно свои стихи и романы... А вот чем буду заниматься я?

— Как чем? — удивилась Настя. — Вы будете писать книги.

— Книги? — переспросил я. — Но я никогда не писал книг.

— А вы попробуйте. У вас получится!

— Хорошо, — пообещал я в сомнении. — Попробую.