Мария Брикер - Мятный шоколад

Альбина Викторовна кивнула и участливо улыбнулась Алевтине. Нотариус топтался неподалеку и косился на Алю странным взглядом.

— Что там написано? — растеряно спросила Аля.

— Что ты на это дело идешь добровольно и не будешь иметь к фирме никаких претензий в случае своей внезапной смерти в гробу, — развеселился Клим. — Кстати, дорогая, ты себя нормально чувствуешь? У тебя, кажется, вилка из головы торчит?

— Не смешно, — тряхнула головой Аля.

— Действительно не смешно, — серьезно сказал Клим, выпутал из волос Алевтины вилку и положил на стол рядом с договором.

— Это я причесывалась, — смутилась Аля. Альбина Викторовна вновь кивнула, улыбнулась с участием и, шепнув что-то нотариусу, вышла с ним за дверь.

— Подписывай, Аля, — зашипел в ухо Клим и подтолкнул ее к столу. — Мне еле-еле удалось директрису уговорить. Без штампа она не хотела даже разговаривать. Со штампом, пожалуйста, она тебя и живую бы закопала навечно. Представь, так и сказала! Но без штампа — ни за какие деньги.

— Ты кислородный баллон привез? — ненавязчиво полюбопытствовала Аля, вытирая холодный пот со лба.

— Привез. И телефон тебе купил новенький.

— А у доктора и Пономаренко проблем не будет?

— Не будет. Во-первых, я с ними еще вчера все обсудил. Во-вторых, у Альбины самой рыльце в пушку. Она оформила фиктивные документы на захоронение Глафиры на человеческом кладбище. Но ты оказалась права, просто так похоронить человека гораздо сложнее, чем собаку. Сплошная бюрократия! — искренне возмутился Клим и сунул Алевтине свою перьевую ручку. — Погоди, сейчас я их позову. Нужно в присутствии нотариуса документ подписать.

— Но это же бред, Клим! — окликнула его у двери Аля. — Как я могу после своей смерти иметь к кому-то претензии?

— Да какая тебе разница! — разозлился Клим и вышел за дверь. Разницы, и правда, не было никакой.

Вернулся нотариус, Алевтина поставила свою подпись на документе и выпроводила всех за дверь. Теперь ей надлежало облачиться в погребальное платье, навести марафет и укрепить в волосах лилии. Аля смахнула со стола крошки, положила на стол свежую газету, высыпала из пакета косметику, аккуратно ее разложила. Подошла к потрескавшемуся от старости зеркалу над раковиной, уставилась на свое отражение, вернулась, сгребла косметику обратно в пакет и решила, что гримироваться с ее рожей не стоит, потому что после перепоя она и без косметики смахиввет на труп. Платье пришлось впору и приятно холодило тело. Аля надела туфли и прошлась взад-вперед по коморке. Обувь оказалась невероятно удобной, мягкой и на ножке сидела идеально — ее даже слегка расстроило то обстоятельство, что, лежа в гробу ходить ей негде будет. Укрепить цветы в волосах никак не получалось. Пришлось заплести две дурацкие косички и вплести в них цветы. Ехидно посмеиваясь над своим отражением дебильной девочки-алкоголички в белом платьице, Алечка послала себе воздушный поцелуй, плюнула в раковину и вновь уселась на диван в ожидании церемонии.

Все походило на плохой фильм ужасов, где режиссер задумал всех удивить неожиданным сюжетным ходом и решил по ходу дела изменить утвержденный сценарий, но в итоге запутался, и получился полный отстой. Тем не менее, в этом дрянном фильме Алечка играла главную роль. Плохо играла, потому что по законам жанра должна была биться сейчас в конвульсиях и отказываться ложиться в гроб. Последняя, так сказать, кульминационная сцена перед развязкой. Рыдать больше не хотелось, наступило спокойствие, легкое отупение и полное безразличие ко всему… почти. Желание все же было — одно, и очень интимное: прихватить с собой в гроб всю свою новую косметику, чтобы, не дай бог, не потерялась.

В комнату проскользнул Пономаренко с заговорческим выражением лица. В руках он держал бутыль с мутноватой жидкостью и кружку. Аля в ужасе замотала головой.

— Надо, — тоном, не терпящим возражений, сказал Леонид, примостил свой грузный зад на диван рядом с Алевтиной и сунул кружку ей под нос.

— Что это?! — принюхиваясь, спросила Алечка — смесь воняла резко и отвратно.

— Успокоительное. А ты что думала, девуля, я тебе бухло принес? — заржал Пономаренко, плеснув ей на платье несколько капель.

— Да осторожней ты! Платье мне изгваздал, как я теперь… теперь вообще… — недовольно буркнула Алевтина.

— Да-а… Теперь, однозначно, выход в свет, вернее, на тот свет придется отменить! — съязвил Леонид.

— Да пошел ты! — разозлилась Алечка и вырвала кружку из его рук. К «черным» шуткам доктора она так и не привыкла, но за время их кратковременного запоя и вынужденного совместного проживания они в некотором роде сблизились и стали чуточку друзьями. Поэтому Алечка могла себе позволить столь фамильярное обращение к мужчине, который был старше ее почти вдвое.