Питер Мэй - Скала

Учитывая теткино отношение к религии, странно, что она говорила со мной о рае. Возможно, она решила таким образом помягче сообщить мне горькие вести. Но нет никакого способа мягко рассказать человеку о смерти родителей.

Я пребывал в состоянии шока. Весь день в доме было много людей: тетка, дальние родственники, соседи, друзья родителей… Надо мной все время мельтешили незнакомые лица. В тот день я единственный раз в жизни услышал о том, что же случилось с родителями. Тетка не говорила со мной об этом ни разу за все те годы, что я жил у нее. Кто-то в переполненной комнате сказал, что на дорогу из канавы выскочила овца, и отец попытался резко объехать ее. «Это случилось у хижины на болоте в Барвасе — ну, той, с зеленой крышей», — сказал гость. Все говорили тихо, и я едва сумел разобрать: «Машина перевернулась раз шесть, а потом загорелась». Кто-то сдавленно вздохнул и произнес: «О боже, какая ужасная смерть!»

Я проводил много времени у себя комнате и едва замечал, что к нам снова кто-то приезжал, ставил машину у дома, а потом уезжал. Меня все хвалили, говорили, какой я храбрый. Тетка рассказывала гостям, что я не пролил ни слезинки. Сейчас я знаю: если человек над чем-то плачет, значит, он с этим смирился. А я еще не был готов к этому.

Я сидел на краю кровати, не чувствуя холода из-за охватившего меня оцепенения. Мою комнату заполняли знакомые вещи: панда, с которой я ложился спать. Снежный шар с Санта-Клаусом и оленьей упряжкой, который я получил в подарок на прошлое Рождество. Большая коробка с игрушками, в которые я играл совсем маленьким: детали конструктора «Лего» и яркие пластмассовые формочки. Футболка сборной Шотландии с надписью «Кенни Далглиш» и цифрой «семь» на спине. Футбольный мяч, который отец как-то в субботу купил мне в спортивном магазине Сторновэя. Коробка с настольными играми. Две полки детских книг. У моих родителей было не так много денег, но они следили, чтобы я ни в чем не нуждался. Так было до сих пор. А теперь они не могли дать мне то, что было мне нужнее всего.

Пока я сидел, мне пришло в голову, что я тоже когда-нибудь умру. Раньше я никогда об этом не думал, и теперь эта мысль сражалась с горем за место в моей коллекции ужасов. Но скоро я изгнал ее, решив, что мне всего восемь, а значит, умру я очень нескоро. Так что буду думать об этом, когда настанет время.

И я все еще не мог плакать.

В день похорон погода как будто отражала гнев и отчаяние, с которыми я еще не мог совладать. Декабрьский ветер нес с моря дождь, смешанный с мокрым снегом, задувал нам под зонтики и в лица. Было очень холодно.

Я помню только серое и черное. В церкви состоялась долгая служба; в моей памяти до сих пор звучат гэльские псалмы, которые поются без сопровождения. Они стали подлинным выражением моего горя. Потом гробы вынесли на дорогу у нашего дома и водрузили на поставленные там стулья. Больше ста человек пришло попрощаться с моими родителями под проливным дождем. Черные пальто, шляпы, галстуки, зонтики, которые ветер так и норовил вывернуть. Печальные, бледные лица.

Я был слишком мал, чтобы помогать нести гроб, так что занял место сразу за ним, в начале похоронной процессии. Рядом со мной шел Артэр. Я слышал, как хрипло он дышит, и понимал, что друг переживает за меня. Когда его маленькая холодная ладонь сжала мою, я был очень тронут. Всю дорогу до кладбища я крепко держал его за руку.

На острове Льюис мертвых к месту последнего упокоения провожают только мужчины. Женщины выстроились вдоль дороги и смотрели, как мы тронулись в путь. Я увидел маму Маршели, она выглядела очень несчастной. Я вдруг вспомнил, как она пахла розами, когда я ходил к ним на ферму. Маршели стояла рядом с мамой, вцепившись в ее пальто. В волосах у нее были черные ленты, и очков она в тот день не надела. Маршели смотрела на меня сквозь дождь своими синими глазами, и в них была такая боль, что мне пришлось отвести взгляд.

И только тогда, под дождем, появились слезы. Я первый раз оплакивал родителей; думаю, тогда я окончательно понял, что их больше нет.

Я не задавался вопросом о том, что будет после похорон. И это, пожалуй, было к лучшему: вряд ли я смог бы представить, насколько сильно изменится моя жизнь.

Едва последний гость покинул наш дом, тетка отвела меня наверх — уложить вещи. Всю мою одежду она бесцеремонно запихала в чемодан, а часть игрушек и книг позволила убрать в маленькую сумку. Тетка сказала, что потом мы вернемся за остальными вещами. Я все еще не понимал, что больше не буду жить в этом доме. Кстати, за вещами мы так и не вернулись. Я понятия не имею, что с ними стало.